Среди строительных материалов доски и тёс в массовом количестве стали производить сравнительно недавно. В древности и даже в более близкие к нам времена бревна для строительства почти всегда использовали целиком. А если нужно было сделать из бревна доску, спиленное дерево обтесывали топором под нужный размер, иногда предварительно раскалывали клиньями на половинки, получая всего одну или две доски из целого бревна. Понятное дело, случался при этом и брак. Вот такое было расточительство! Поэтому неудивительно, что доски очень долго оставались «штучным» материалом и продавались почти по одной цене с бревнами равной длины или даже дороже их.
Сильные люди!
А со временем водяное колесо приспособили к пакету из нескольких пил, чтобы уже на лесопилках через их острые зубья сразу и быстрее распускать бревно на много досок. Но это было уже в начале промышленной революции. А до эпохи появления лесопилок бревна на доски продолжали разделывать хоть и не топорами уже, но все равно ручными пилами. И занимались этим ремеслом продольные пильщики.
«Работа их весьма тяжела: это правда», — в очерке «Сильные люди» написал о продольных пильщиках Александр Куприн. Он и свое писательство сознательно сравнивал с их тяжелым трудом: «Устаю, как продольный пильщик. — Минут через десять после начала они сбрасывают с себя зипуны, потом поддевки, потом жилеты и остаются в одних ситцевых рубахах. Мороз, хотя и небольшой — пятнадцать градусов, — но продольным пильщикам жарко, они вспотели, и белый пар валит с них, как от почтовых лошадей. И, как лошади, ржут соседние пары, когда кто-нибудь рядом запустит крутое соленое словцо. Они никогда не простуживаются, никогда не знают усталости, вид у них всегда бодрый, крепкий и веселый, походка грузна, но легка, точно у медведя, а каждый мускул и нерв слушаются их воли мгновенно. Их труд свободен — они не знают над собою ни погонщика, ни указчика, ни советчика».
Нам уже не довелось увидеть почти каторжный труд продольных пильщиков, вручную разделывавших бревна на доски. О них давно услышал от односельчанина, который, по его словам, и сам был причастен к этому тяжелому ремеслу. Слушая рассказ старика, представлял себе, как для выпиливания из бревна всего одной 5-6 метровой доски он с напарником делал ручной пилой рез длиною в десять-двенадцать метров. Сколько же раз нужно было для этого поднять и протянуть вниз по бревну пилу? Получается, многие сотни раз.
Один на «козлах» — не воин
Ремесло пильщика распространено было и на территории Мордовии, особенно в богатых сосной западных ее районах. Мужики из Виндрея Торбеевского района пилили доски не только у себя в селе. «Еще лет 25 назад в поездах, автобусах, просто в кузовах грузовиков часто можно было видеть пильщиков с тщательно обернутыми тряпками полотнами пил, — писал известный ученый Александр Степанович Лузгин. — Целыми бригадами виндрейские мастера уезжали в Москву, Рязань и другие города».
Но не только из Виндрея отправлялись на поиски дополнительного заработка продольные пильщики. Главная особенность ремесла продольных пильщиков была в том, что им невозможно было заниматься в одиночку. Поэтому и отправлялись на отхожий промысел артели из десятков взрослых мужиков. Но дома работать пильщиками могли и подростки с 15 лет. Такой возраст считался достаточным, чтобы начать осваивать ремесло пильщика. Хотя, чтобы набраться в этом деле опыта, подмастерью требовалось не меньше двух лет.
Обычно пилили доски близко от родных мест. Но уезжали и на Дальний Восток, где было много пригодного для строительства леса и как раз перед началом Великой Отечественной войны особенно активно велась заготовка лесоматериалов. Случалось и так, что кто-то домой с заработков из дальних мест уже не возвращался. Как, например, мой дед Андрей Трофимович Самсонов. Его артельщики похоронили вдали от малой родины и семьи, где умер от газовой гангрены, которая развилась на ноге после травмы упавшим бревном.
Сезон отходничества начинался у пильщиков в октябре и длился до самой Пасхи. Работали исключительно парами, поскольку приходилось «добывать» из бревна доски, в основном толстый половой тес, большой продольной пилой. Этот инструмент, в отличие от пилы, которой пилят чурбаки на дрова, был не столь брюшистый, но очень длинный и расширяющийся кверху. Зубья у него – тоже особенные: косые и крупные, идущие к низу взадир. Как и у любой ручной пилы, у продольной тоже было на концах две ручки. Но располагались они не вертикально, а «лежа» для того, чтобы пильщики могли тянуть пилу сразу двумя руками. Верхний лишь как бы затаскивал пилу на леса холостым ходом, а потом она, увлекаемая собственным весом и низовым пильщиком, стремительно шла книзу.
От зари до сумерек
Привычным элементом пейзажа деревянные козлы высотой 2,5 и более метра для продольной распиловки бревен оставались у сельских новостроек даже в середине 20-го века. Чтобы распилить бревно, его силой нескольких мужиков закатывали на козлы. Затем с помощью шпагата и кусочка древесного угля, в зависимости от того, что из древесины нужно было получить — доски, тес или брус, размечали.
За дело поперечные пильщики принимались чуть свет и работали до сумерек: в полутьме уже трудно было разглядывать черту, по которой нужно выпиливать доску.
Бревна для распиливания на доски клали на высокие козлы и начинали разделывать их с комлей, медленно продвигаясь к вершинам. Вверху на бревне стоял старший, а внизу на земле – младший пильщик. Их инструмент – огромная пила, которую ритмически, то сгибаясь, то выпрямляясь, каждый поочередно тянул на себя: «Верхний движется вперед, едва заметно, по-медвежьи переступая ногами в мягких лаптях, нижний — пятится задом, причем его голова, лицо, борода и вся одежда сплошь засыпаны желтоватыми древесными опилками. В этой работе все удивительно: и, больше чем цирковая, ловкость старшего, безупречно балансирующего по круглой поверхности, и терпение младшего, и сверхъестественный глазомер обоих, и замечательная точность и гладкость их распилки — куда машине,- и ловкость и непринужденная гибкость их движений».
Люты на еду!
Александр Куприн подробно описал не только этот процесс, но и повседневный быт продольных пильщиков. Когда процветало среди крестьян отходничество, они уходили на промысел надолго и жили прямо в лесу в бревенчатых избушках или даже землянках на целую артель, спали на деревянных топчанах. По тяжести работу этих людей можно было сравнить разве что с трудом землекопов. Поэтому, зарабатывая очень тяжелым трудом даже по три целковых в день, на еде они не экономили, покупая ее у лесников: «Тогда бывало жутко и подумать, какое мотовство: на своих чае-сахаре артель платила за обед и ужин, страшно подумать, по полтиннику с едока! В то время, в 1897 году, полтинник за целый рабочий день считался высокой ценой, а в городских трактирах за десять копеек подавали жирные щи с убоиной и хлеба – сколько съешь; ломоть жареной печенки стоил две копейки и копейку на чай… Ели истово, медленно, в молчании (шутки полагались только в конце обеда, за пузатым самоваром). Ели так, что радостно на них было глядеть, несмотря на то, что рассудок опасливо беспокоился за их утробы… И все-таки я услышал, как однажды днем, в отсутствие артели, Марья, жена лесника Егора, пиявила мужа: «Ты уж, Егор, там как хочешь, а я в будущий год харчить твоих продольных пильщиков не согласна. Больно емкие. Люты на еду».
