Спецкор «ИМ» рассказывает о том, как «соблюдается» перемирие на линии соприкосновения
21 июля согласно договоренностям между конфликтующими сторонами в Донбассе было установлено бессрочное перемирие. А уже в начале августа на лентах информагентств появились сообщения о потерях, как со стороны украинской армии, так и среди личного состава корпуса народной милиции ДНР. Линия соприкосновения вновь превратилась во фронт-лайн. Чтобы понять, что же в действительности происходит на передовой, спецкор «ИМ» поехал в окопы.
Еленовка переходила из рук в руки
Пять лет назад передовая в Донбассе была на каждом шагу. Каждый населенный пункт, каждый дом, школа, больница в любой момент могли стать артиллерийской целью. Люди – живыми мишенями. Безопасных мест практически не было, гарантий, что утром проснешься живым – тоже. Теперь на «передок» приходится ехать. За пять лет боев линию фронта удалось отодвинуть от Донецка на пятнадцать километров. Мы едем на мариупольское направление, одно из самых опасных. Под Докучаевск. В Еленовку. За пять лет этот населенный пункт несколько раз переходил из рук в руки, но сейчас его держат плотно. Небольшой поселок имеет поистине стратегическое значение для обороны Донецка. Рядом трасса, по которой украинская техника мечтает въехать в город парадным маршем. Но кто ж даст!
— Не переживай, позиции под Еленовкой надежные, бойцы стоят проверенные, — успокаивает меня офицер пресс-службы корпуса народной милиции ДНР Дима Астрахань. – Не пропадем!
{module Реклама от РСЯ в теле статьи, блок № 1}
Я не переживаю, но легкий мандражец, конечно, присутствует. Этой ночью на соседнем участке фронта пытались прорваться украинские диверсанты. Их, конечно, засекли и немилосердно отпугнули, но один боец ДНР погиб. Перемирие, блин! Выезжаем за блокпосты. За водителя у нас молодой местный военкор Володя. До войны стать журналистом даже не мечтал.
— Случайно все получилось, — рассказывает коллега. – В 2014-м году нас четверо друзей было. У одного фотоаппарат был. Ну мы и давай по передовой ездить, снимать! Сначала просто прикалывались, потом – затянуло. Сейчас в профессии я один остался. Старенькая Володина «пятнашка» за сотню летит по мариупольской трассе. Машин немного. Как говорится, чем дальше в лес, тем злее украинцы. Но кому надо, тот едет. Транспортное сообщение между столицей Донбасса и окрестностями не прерывалось даже в дни тяжелых боев. Ходили автобусы, работали «скорые». А теперь-то сам Бог велел!
Ловлю себя на мысли, что у жителей Донбасса выработался какой-то иммунитет или привычка к войне. Ночью может быть бомбежка, а утром все собираются на работу. Подождали, пока заткнется пулемет, и – в магазин за продуктами. Оно, может, и верно: если перестать жить, пока идет война, можно умереть, раньше, чем она закончится.
— Когда-то эту дорогу строили к Евро-2012, — продолжает водитель. – Но еще пару лет войны и ездить по ней будет совсем тяжело.
Въезжаем в Еленовку, тормозим на окраине, ждем, когда за нами приедет сопровождающий из окопов. Времена, когда журналисты жили на боевых позициях, остались в прошлом. Теперь каждый кадр на передовой приходится делать под контролем военных. Нельзя допустить, чтобы по фотографии, к примеру, можно было определить место, где она сделана. В украинских штабах тоже не дураки сидят, отслеживают все, что только можно. Поди, угадай потом, как выстрелит неосторожно опубликованный кадр. Сопровождающий садится в машину, представляется Тимохой. Трогаемся. Минут пять крадемся вдоль железнодорожного полотна. Тормозим у трехэтажного кирпичного здания. Выходим, надеваем бронники и каски.
— Ну вот вы и на передовой, мужики! – улыбается Тимоха. – Добро пожаловать!
«Мы уйдем – они придут!»
Астрахань не обманул. Позиции корпуса народной милиции ДНР в районе Еленовки действительно впечатляют. Окопы в полный профиль, шестьсот пятьдесят метров ходов-сообщений, лисьи норы, бревенчатые блиндажи, способные выдержать прямое попадание крупнокалиберного снаряда.
— Не удивляйся, мы эти укрепления уже пятый год строим, — объясняет Тимоха. – Сколько стоим здесь, столько и копаем. Вот сейчас пока тихо, главным оружием бойца становится не автомат, а саперная лопатка. Укрепляемся потихоньку.
— Не надоело за пять лет? – спрашиваю Тимоху.
{module Реклама от РСЯ в теле статьи, блок № 2}
— Есть немного, но не уходить же нам отсюда. Нас ведь сюда никто силой не гнал, сами пришли, и стоять будем столько, сколько нужно. Рота под командованием Тимохи держит фронт в несколько километров. Три взвода разбросаны по линии соприкосновения от одной окраины Еленовки до другой. Но сейчас окопы кажутся пустыми.- Понимаешь, пока ничего не происходит, нет смысла держать весь взвод в окопах, — объясняет командир. – Сейчас у нас на позиции только дежурный наблюдатель и дежурное огневое средство. Но случись заваруха какая, бойцы окажутся здесь в считанные секунды.
По окопам передвигаемся, пригнувшись. На всякий случай. У свежеизготовленной огневой позиции дежурит невысокий худощавый солдат. Представляется Волей, родом из Донецка, на передке уже пятый год. Дома остались жена и дочка.
— Ну как, почему пошел воевать? – удивляется Воля. – Друзей у меня много погибло. У всех семьи были, дети. Вот и пришлось на старости лет за оружие браться. Конечно, за пять лет боев накопилась усталость, но уходить отсюда не собираюсь, пока не наступит победа. Если мы отсюда уйдем, сюда придут они!
Собачки, лисички, кабанчики
Высовываться из окопа не рекомендуется, но под присмотром Тимохи можно и рискнуть. Перед глазами поле, за ним метрах в шестистах – лесопосадка. Это и есть линия соприкосновения.
— В этой посадке у них две огневые точки с пулеметами, — поясняет ротный. – С одной работает ПКМ, с другой – «Утес». 24-я механизированная бригада против нас здесь стоит. Днем в последнее время обычно тихо, а ночью начинают стрелять. По нам в основном бьют из крупнокалиберных пулеметов. Последний обстрел был сегодня ночью. По соседям БМП работает. Ну откуда я знаю, почему. Может быть, прощупать хотят или подкорректировать что-то, может, выпили или получили приказ организовать провокацию. Это у них нужно спрашивать. В последнее время повелось так: день – тишина, день – обстрел. А по ночам они стреляют, потому что побаиваются наблюдателей из ОБСЕ.
Но у них рабочий день только до четырех часов, вот к вечеру и начинают нас «веселить». А ночью определить, кто открывает огонь на линии соприкосновения невозможно. На камеру не снимешь, а расстояние между нами и ними настолько маленькое, что наблюдатели просто не смогут сориентироваться, откуда бьют. Вот они этим и пользуются. Сами постреляют, а нас обвинят.
{module Реклама от РСЯ в теле статьи, блок № 3}
По словам Тимохи, в ближайшие пару недель крупномасштабного наступления на этом направлении ожидать не стоит. Да и вообще, наступать по открытому полю, густо усеянному минами, может решиться только полный идиот.
— На этом поле мин столько, что не сосчитать, — говорит Тимоха. – Минировали и они, и мы, еще с 2014-го года. Стоят в основном противопехотные и противотанковые мины. Раньше еще растяжками баловались, но это ненадежное дело: веточка упала – взрыв, лисичка пробежала – взрыв, кабанчик прошел – опять взрыв. — Зато мясо есть, — шучу я.- Ага, только до него еще дойти надо по этому полю, — улыбается Тимоха. – А кабанчик лежит потом мертвый, воняет. Как-то здесь еще собаки бродячие расплодились, маленькие такие, штук семь в выводке было. Ну и давай они по этому полю бегать, разминировать. К концу дня одна или две от выводка остались. В общем, не ставим мы больше растяжки. А, когда меняли предыдущее подразделение на этих позициях, я пытался уточнить у их командира карту минных полей в этом районе. Но он не смог даже приблизительно ответить. Открыл карту, на ней в одном месте большое красное пятно отмечено. Он пальцем ткнул, говорит, вот здесь точно жопа!
«Жаль, что сейчас не 2014-й!»
Дежурное огневое средство зорко следит за любыми перемещениями на поле. Крупнокалиберный пулемет «Утес», хоть и был разработан еще в советское время, доказал свою эффективность на многих войнах. Калибр 12,7 мм, рабочая дистанция – полтора километра. С расстояния в пятьсот метров легко превратит в труху практически любой транспорт, не говоря уже о живой силе.
— А может, бахнем, — вспоминаю я фразу из известной комедии.
— Нельзя! – обрезает Тимоха. – Теперь с нас за любой выстрел спрашивают так, что… Перемирие! До того дошло, что нам приходится отвечать перед командованием, даже в тех случаях, когда огонь открывает противник. Логика такая, что, мол, это мы его спровоцировали. Ей-богу, жаль, что сейчас не 2014-й год. Тогда мы им ничего не прощали, теперь приходится терпеть. Только ответный огонь, и только в крайнем случае.
Бойцы не скрывают, что такое положение вещей никого на передовой не устраивает, но служба – есть служба. Приказы здесь не обсуждаются. Не нравится? Уходи, никто не держит! Но уйти для них, значит, сдаться!
— Думаю, скоро начнут, — рассуждает Тимоха. – Сам посуди, вот сейчас у нас хлебное перемирие. Потом начнется школьное перемирие. Но между ними украинцам же надо будет выпустить пар.
По возрасту Тимоха мой ровесник, но, если поставить нас рядом, я буду смотреться рядом с ним сопливым пацаном. Воевать он начал еще в 2014 году в шахтерской бригаде. Именно на ее основе впоследствии было сформировано подразделение, которое сейчас держит Еленовку. Народ подобрался бывалый, закаленный. Но даже у них иногда могут сдать нервы.
— Служил у меня парень один, — вспоминает Тимоха, — друга у него убили. А открывать ответный огонь нам запретили. Так он психанул, написал рапорт, в мирную жизнь собрался. Никто его не осуждал, все чувствовали то же самое. Но, что делать, времена такие! Но через два дня он вернулся. Нельзя нам уйти отсюда понимаешь?! Я ведь, когда воевать ушел, даже семью никуда не отправлял. Жена сразу сказала: «Пока ты здесь, я тоже буду здесь!». Отправили только дочку, ей учиться нужно было.
Солдаты вне закона
Никто не знает, когда кончится эта война. На передовой об этом спрашивать глупо. У людей в окопах свой взгляд на ситуацию, свои методы решения проблем, своя правда. Она может не совпадать с официальной точкой зрения, но это не значит, что она неверна.
— Вот у меня в роте парень есть, ему ногу оторвало, — рассказывает Тимоха. – Так я его на рацию посадил, чтобы он хоть какие-то деньги получал. Нельзя ему в мирную жизнь на пенсию в три тысячи рублей. Какой бабе он будет нужен такой?! Ведь у нас в республике нет закона о военнослужащих, потому что бюджета под него нет. Вот, я, к примеру, пять лет воюю, но когда придет время оформлять пенсию, никто мне эти годы в стаж не засчитает. Официально, мы все сейчас здесь обыкновенные безработные. Хорошо, если в ближайшее время примут этот закон, а, если нет?!
Рядовой солдат корпуса народной милиции ДНР, служащий на передовой, получает пятнадцать тысяч рублей, офицер, в зависимости от звания и должности, — от тридцати тысяч и выше. Это не значит, что ДНР так низко ценит боевую работу своих защитников. Просто платить больше республика пока не может. Слишком много проблем нужно решить здесь и сейчас. Главной из них является достижение постоянного мира. Пока же здесь всего лишь очередное перемирие.
Продолжение следует…
