Новая серия проекта «Кофе-брейк» получилась необычной. В Государственном музыкальном театре имени И.М.Яушева мы беседовали с директором Владимиром Шараповым. Час разговора пролетел незаметно, даже осталось послевкусие недосказанности. О сложном умении руководить, изломанных актерских судьбах, всепрощении и дельном совете от сыновей собеседник говорил откровенно. Впрочем, никогда не поймешь настоящих актеров: где они играют, а где говорят искренне.
— Владимир Иванович, Вы окончили машиностроительный техникум, затем служили в Военно-воздушных силах, преподавали, руководили филармонией, Министерством культуры. В какой переломный момент получилось связать жизнь с театром?
— Многие советские школьники уже после восьмого класса постигали азы первой профессии. Мои родители, люди рабочие, сказали: почему бы не техникум? Тем более он предполагает статус мастера на заводе, а не простого рабочего. Хорошая специальность – монтаж и ремонт промышленного оборудования, практика на «литейке», автосамосвальном заводе. Хорошая школа, было крайне интересно.
После техникума, конечно, армия. Было три набора по подготовке летного состава. Прошел по здоровью, летал на реактивном Л-29. Даже сейчас, пожалуй, смогу взлететь. Сесть вот только не получится (улыбается. – Прим. ред.). Потом был приборостроительный завод, пытался что-то сделать по специальности.
Как-то подходит ко мне однокашница, говорит: давай поедем поступать в театральный. Я в ответ: а смысл? Хотя, да, занимался в школьной театральной студии, был свой театр, но без фанатизма. Она меня купила, знаете на что?
— На что?
— Когда поступаешь, на заводе должны предоставить оплачиваемый отпуск. Представляете, летом поехал поступать, так тебе еще две недели оплачивают за это. Конечно, поехали. И поступил в Рязанский филиал Московского института культуры. Мой отец, царствие небесное, много не говорил. Но если говорил, то нужно строго выполнять. Так вот, он сказал: «Поступил? Будь добр – учись!» Так все и началось.
— Вас многие помнят как министра культуры. Почему Вы ушли с этой должности?
— Здесь нет никакого подтекста. Это личное решение. Я задался вопросом: кто ты — художник или чиновник? Художник, конечно, пересилил. Большая, уважаемая должность. Но она здорово ограничивает в творчестве. Я понимал, что еще год или два, и не смогу поставить спектакль, написать стихотворение. Это меня угнетало и расстраивало. Поэтому спасибо Владимиру Дмитриевичу Волкову, который понял меня и отпустил с добрым сердцем.
— В Музыкальном театре работает 300 человек. Как управлять таким коллективом, где каждый — творческая, многогранная личность?
— Что самое сложное для руководителя? Принять решение. Иногда ведь бывает так, что из двух зол выбираешь меньшее. Это очень печально и сложно. Если ты не продумываешь наперед какие-то вещи, то как у руководителя у тебя ничего не получится. Многие говорят: надо жить только настоящим. Я бы хотел добавить: жить настоящим ради будущего. Руководить сложно. 300 человек, 300 судеб. Прибавим сюда семьи, где есть какие-то сложности и нужно помогать.
Главное — нужны правила, которые бы коллектив понимал. В театральной среде не нужно допускать двойных стандартов. Это, как коррозия, — она начнет тебя поглощать, и быть беде. Если ты понимаешь, как человек думает, то управлять просто. Не людьми — процессами. Нельзя показывать сомнения подчиненным.
— Единый стандарт на всех. То есть к каждому одинаковое отношение?
— Ни в коем случае. По голове можно погладить по-разному. Кто-то от этого получает удовольствие, а кто-то раздражается. Поэтому иногда нужно давать «волшебный пендель». Ты должен быть последовательным. Если награждаешь за определенные события, то награждаешь всех. И наоборот: ругаешь за что-то – ругаешь всех причастных.
— Какой недостаток Вы бы не простили?
— (Задумывается. — Прим. ред.). Я бы, наверное, простил все, даже предательство. Конечно, больно и обидно… Смотрел как-то интервью с Марком Анатольевичем Захаровым. Он на подобный вопрос ответил: я научился никогда не поворачиваться спиной, потому что обязательно укусят. А потом будут проливать крокодиловы слезы и рассказывать, что это случайно получилось.
Конечно, нужно все прощать. Но я заметил, что перестаю общаться с такими людьми, насколько получается. Слава богу, в моем коллективе такого нет. Но есть такие люди, которые уже не в моем коллективе.
— С какой профессией сравнили бы работу актера?
— Хороший вопрос! Нет такой профессии, потому что наша профессия включает в себя все другие. Сегодня мы летчики, завтра — Труффальдино из Бергамо, а послезавтра — вообще лишили роли и не предупредили.
— Вы бы сами кого хотели сыграть?
— Следующий вопрос!
— ??
— А чем занимаются в театральном вузе? Из нормального человека делают неврастеника. По щелчку преподавателя ты смеешься, плачешь, изображаешь предмет. Приходит после школы человек с огромными глазами: безумно хочу стать актером. А ему начинают расшатывать нервную систему. Вернемся к вопросу, на что похожа наша профессия. Так вот, она требует глубокой профессиональной и человеческой серьезности. Если ее нет, лучше этим не заниматься. Возьмите историю наших театров. Что ни актер, то поломанная судьба, таящая немало темных сторон. В семье не сложилось, с детьми проблемы, творческое забвение на годы… Люди идут сюда не за деньгами. А для чего? Для признания. Для того, чтобы услышать аплодисменты.
— Если весь мир театр, то люди в нем?
— Люди. Точка. В театре нужно оставаться человеком, как бы и что бы ни складывалось. Иначе заиграешься, а потом не выплывешь. Непростой пример. Преподаю студентам, говорю: видите задник, легкая ткань, вы плывете, вам тепло на волнах. Так что это? Море, отвечают. Подождите, это ткань. И относитесь к этому как к ткани. А если это море, то вам — в Берсеневку.
— Какой актер или актриса Вам нравится больше других?
— Я в восьмом классе был влюблен в Любовь Полищук после фильма «Приключения принца Флоризеля». Иннокентий Смоктуновский просто гений. И Табаков, Басилашвили, Мягков, Гафт. Много хороших актеров. Из зарубежных — Аль Пачино, Роберт де Ниро. Старая школа!
— Актером становятся или рождаются?
— По-разному. Хотя, как правило, становятся. Был у меня ученик. Когда пришел, видно: ему ничего не надо, готов к сцене. Прошло четыре года, а он каким пришел, таким и остался. Приходит трудяга, у которого мало что получается. Бубнит что-то, пробует, лезет везде. Через четыре года смотришь: и первый, и второй в равной степени хороши. Только один нюанс: у первого перспектив роста нет, потолок, а у второго — перспектива налицо и на лице.
— В Саранске можно получить качественное театральное образование?
— Думаю, что да. Только внушите себе: нельзя научить, можно научиться.
— У Вас есть муза, Владимир Иванович?
— Муза? (берет кофе и паузу. – Прим. ред.). Знаю про себя одно: я не могу жить вне любви. Состояние некой влюбленности всегда при мне. Это помогает творить. Знаете, когда творческие идеи приходят в голову? Это состояние, когда ты проснулся, но еще не встал, либо когда засыпаешь, но не уснул. Приходит целый ряд образов. Я понял, что никогда не буду писателем. Тот сразу бежит записывать идеи. Я в жизни не встану, потому что ленюсь!
— Все знают, что театр начинается с вешалки. А где он заканчивается?
— Он не заканчивается. Даже думать нельзя о том, что он заканчивается. Сейчас поймете, почему. Очень многие актеры, художники, монтировщики остаются в театре и служат ему до последних дней. Известные актеры переходят в смотрители, лишь бы остаться здесь. Люди с высоких театральных постов работают вахтерами. Это нормально, и это хорошо. Это значит, что у театра бессмертный дух.
— Один из героев фильма «Москва слезам не верит» говорил, что скоро театра не будет, а будет сплошное телевидение. Понимаю, что не согласитесь с этим утверждением. Почему?
— Сама эволюция и развитие человечества против этого. Если театра не будет, то мы успешно вернемся к первобытно-общинному обряду или в эпоху синкретизма, нерасчлененности всех видов искусства. И тогда это будет закат человечества.
— Какое произведение хотели бы поставить сами?
— Оперу. Для меня это нечто новое. «Кармен» Бизе. У меня противный характер. Я очень быстро остываю. Я поиграл, поиграл в идею — и хватит. К работе нужно приступать, когда ты продумал ее не до конца. Она сама тебе подскажет, куда двигаться, что домыслить. Это будет поддерживать тебя в тонусе. А когда у тебя все сложилось в голове, то и заставить себя делать сложно.
— Как подбираете репертуар для театра?
— Что мне нравится — главные решения принимает художественный совет. Это правильно и хорошо. Спорим крепко что поставить, для чего, а что не нужно. У меня как у директора есть вето на какие-то вещи. Например, некоторые признанные оперы не будут иметь успех у нашего зрителя. Мы не Москва, где нет проблем со зрителями с различными предпочтениями.
— У вас они есть?
— В допандемийное время заполняемость была до 70 процентов зала. Сейчас разрешено заполнять половину, но у нас все равно не хватает зрителей. Безусловно, без поддержки государства театр не выживет. Я думаю, что театр должен зарабатывать сам. Вопрос в том, как это сделать. Поддержка государства должна нас стимулировать.
— Саранск — театральный город?
— Да. У нас с вами пять театров. Это роскошь. Плюс есть частный театр — МХАТиК. Кто еще в Приволжском округе может похвастаться наличием музыкального театра? Нижний Новгород, Самара, Казань, Йошкар-Ола, Чебоксары. Мы на уровне. В 2019 году мы были в шести странах мира, выигрываем гранты на гастроли, были в Смоленске и Кирове.
— Как Вы отдыхаете после работы? Чем-то увлекаетесь, кроме театра?
— Было бы время увлекаться (смеется. — Прим. ред.). Точно знаю: уйду на пенсию и заведу лошадь. Назову ее Росинант, как у Дон Кихота. У меня сосед по дому, грузин, тоже загорелся идеей. Предлагает конюшню построить. Вот такое хобби у меня — мечтать! В этой жизни мне еще нужно овладеть двумя профессиями. Это кузнечное и гончарное дело. Мне очень нравится делать что-то своими руками. А нравится потому, что это у меня не получается. Руки как-то по-другому заточены!
— Расскажите любимую историю на театральную тему.
— Поспорили старый и молодой актеры. Они поменялись ролями, молодой играет главную роль. Хвастает, говорит пожилому: это твой закат, теперь я первая звезда. Тот отвечает: что ты радуешься, я все равно тебя переиграю. Идет первый акт, молодой актер блистает, срывает овации зала. Входит старый и говорит: кушать подано! И ставит чашку чая на самый край стола. Все зрители, затаив дыхание, смотрят: упадет или не упадет. И больше молодому актеру никто не рукоплещет.
— Какой вопрос мы не задали, а ответить на него важно?
— Про сыновей.
— Хорошо. Гордитесь ли Вы сыновьями?
— Горжусь, мне радостно за них. Самое главное, я могу позвонить им и спросить совета. У меня ушло волнение, что в этой жизни они могут не состояться. Им по 27 лет, Илья и Никита, близнецы. Жду, когда стану дедом.
— Какой дельный совет они Вам дали?
— Папа, остановись!
