Кто такой Серафим Вернер? Сейчас большинство наших земляков вряд ли знают. Хотя в 1920-1930 годы его фельетоны и критические материалы на злободневные темы, публиковавшиеся в нашей газете (тогда она называлась «Завод и пашня», затем – «Красная Мордовия») привлекали широкое внимание и вызывали общественный резонанс. На основе своих газетных очерков и репортажей он написал повесть «Фосфорит», в увлекательном изложении рассказав о добыче полезных осадочных пород на открытом геологами в Рыбкинском районе Мордовии месторождении, включив в повествование историю романтических взаимоотношений героев.
Красный кавалерист. Журналист. Учёный
Но вообще Серафим Вернер был человеком разносторонним. Обожал природу, был страстным охотником и рыбаком. Увлекался фотографией и игрой в шахматы, рисовал карандашами и акварелью, писал картины на исторические темы, коллекционировал почтовые марки. С удовольствием выпиливал лобзиком из фанеры и мастерил для дочки и соседской детворы различные игрушки. Сочинял стихи и пел под собственный аккомпанемент на хромовой гармошке. В компании частенько исполнял удалую «Эх, яблочко», а дома особенно любил затянуть лирическую: «Там, вдали, за рекой…Сотня юных бойцов из будённовских войск на разведку в поля поскакала…».
Песня, для Вернера можно сказать автобиографическая. В неполных 16 лет он добровольцем записался в красноармейцы, даже сражался в составе Первой конной армии Семёна Буденного, командовал ротой в боях на Польском фронте.
В 1922-ом, как свидетельствуется его личное дело, хранящееся в архиве НИИ гуманитарных наук РМ, С.П. Вернер вернулся в Саранск.
Почти семь лет кавалерист-буденовец Вернер служил в стрелковой охране на стратегически важном, как подчеркивал вождь мирового пролетариата, объекте – железнодорожном вокзале в Рузаевке.
И параллельно вёл активную деятельность и был секретарём оргбюро общества краеведения при НИИ мордовской культуры, как внештатник писал статьи для первой в регионе пролетарской газеты «Завод и пашня». Затем заведовал отделом в редакции «Красной Мордовии». Параллельно поступил на литературное отделение Государственной академии художественных наук.
По воспоминаниям современников, Серафим умел найти общий язык с любым – хоть с учёным, хоть с рядовым колхозником, неразговорчивым дедом из дома напротив и непоседливыми пацанами. Особенно его интересовала отечественная история. Благо в ту пору имелась возможность найти и пообщаться с участниками реальных событий недавнего прошлого – образования Рузаевской республики 1905 г., Мироновского мятежа 1919 г. При этом целеустремлённый Вернер старался сверять свидетельства очевидцев с подлинными документами.
В начале 1930-х годов, когда большинство учёные пытались избегать «скользких» тем, Вернер с присущим ему азартом взялся за исследование подробностей действий военачальника Филиппа Миронова, направленного в Саранск для формирования Донского казачьего корпуса. В результате Серафим Петрович создал весьма оригинальную работу, где научные изыскания сопровождаются мемуарными материалами.
Продолжая изучение предпосылок и последовательность формирования советской власти, Вернер подготовил большую работу «Хроника событий. Февральская и Октябрьская революции».
А вот о собственном происхождении Серафим Петрович не распространялся.
Дворянская родословная
Фамилия Вернер для Мордовии нетипичная. Краевед Галина Галиченко, занимавшаяся исследованием родословной Серафима Петровича, выяснила, что в Саранск вместе с матерью и старшим братом Дмитрием он приехал после смерти отца, в 1918 году.
О своем детстве сам Серафим предпочитал не упоминать. И тому имелись веские причины. Дело в том, что его предки происходили из дворянских сословий.
Петр Георгиевич Вернер (12.06.1857 –1917), сын обрусевшего потомственного дворянина немца, окончив техническое училище,
служил на Николаевской железной дороге помощником машиниста и машинистом, затем – механиком на бумажной фабрике в Новгородской губернии и на суконной фабрике в с. Большая Лука Пензенской губернии. Позже недолго служил управляющим в имении тёти по материнской линии Надежды Александровны Долгинцевой. И как предполагают исследователи, тогда 30-летний Пётр Георгиевич познакомился с будущей супругой, дочкой Алексея Дмитриевича Панова Любовью, проживавшей в отцовском поместье в с. Воротники Саранского уезда.
Судя по всему, Пётр Вернер был толковым инженером. Написанное им пособие по ткацкому производству миткаля трижды переиздавалось. После женитьбы его пригласили помощником директора на тканую фабрику в г. Шую. Позже он руководил строительством льнопрядильной фабрики Демидова во Владимирской губернии, заведовал бумаготкацкой фабрикой в Подмосковье.
В семье родилось пятеро детей, две дочки скончались в младенчестве. Старший сын Сергей (1897 г. р.) в учёбе и поведении особым прилежанием не отличался, но увлекался авиацией и погиб молодым во время одного из полетов под Киевом.
Два других сына Дмитрий (1900 г.р) и Серафим (1903 г.р.) учились в реальном училище. По воспоминаниям Натальи Серафимовны, глава семьи скончался перед революцией в 1917 году от рака печени. Овдовевшая Любовь Алексеевна переехала с сыновьями в Саранск, и Серафим заканчивал свою учебу в Рижской гимназии, эвакуированной в Саранск.
Гусарская кровь
Видимо, не случайно 16-летний Серафим оказался в конной армии. Его дед Алексей Панов в молодости прославился гусарским лихачеством и склонностью к расточительству, чем доставляя немало огорчений маменьке Софье Александровне, о которой до сих пор помнят, как о щедрой благотворительнице сельского храма Скорбящей Божией Матери в Воротниках.
В отличие от племянника, дядя Алексея Дмитриевича, младший брат его отца, Николай Панов служил в лейб-гвардии Гренадерском полку, близко дружил с князем Сергеем Трубецким, участвовал в декабрьском восстании на Сенатской площади, за что был приговорен к каторжным работам на Нерченских рудниках, и преждевременно скончался в ссылке.
Его племянник, Алексей Панов по окончании Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров поступил на службу в лейб-гвардии Гусарский полк. Во время Австро-Венгерской войны в 1849 году получил боевое ранение. А спустя год подал рапорт об увольнении со службы по «домашним обстоятельствам». Причиной «обстоятельств» оказался роман 23-летнего Алексея Панова с балериной Московского императорского театра Марией Григорьевой.
Маменька Алексея долго противилась неравному браку, но вскоре
всё-таки дала благословение. Весомым аргументом для набожной Софьи Александровны оказались трое незаконнорождённых детей Алексея и Марии. После официального венчания семья пополнилась ещё двумя сыновьями и двумя дочками.
Породнились с Филатовыми
В трёх верстах от поместья Пановых в д. Михайловке жили дворяне Филатовы. Академик Владимир Петрович Филатов, в юности часто гостивший в Воротниках, впоследствии делился своими впечатлениями от общения с отставным гусаром Алексеем Пановым, превратившимся в примерного семьянина: «Это был красивый старик с прекрасными седыми усами и эспаньолкой, в пенсне с изысканными манерами, необычайно живого, бодрого темперамента, порывистый, азартный. Если он заинтересовался чем-нибудь, то обычно до самозабвения… Он увлекался выпиливанием из дерева и дошел в своем искусстве до совершенства, он был превосходный фотограф, страстный борзятник и еще более страстный удильщик рыбы…В усадьбе его было уютно».
Впоследствии Пановы и Филатовы породнились. Сын Алексея Дмитриевича, Дмитрий женился на дочке Михаила Ниловича Филатова, двоюродного брата академика-офтальмолога.
Младшая дочь Алексея Дмитриевича Вера (1860 -1930-е) вышла замуж за Федора Федоровича Филатова, дядю академика, также врачевавшего сельчан в Михайловке. У них было трое детей – Михаил, Анастасия, Татьяна. Как раз Анастасия Фёдоровна (в замужестве Каплан) в 1918 году приютила у себя в Саранске в доме с мезонином по ул. Красной овдовевшую Любовю Алексеевну и её сыновей.
Любимые Вера и археология
С будущей женой 19-летний Вернер познакомился на выпускном вечере в женской гимназии, где училась его ровесница, дочка лесничего Михаила Францевича Цышевского, чьи предки, этнические поляки получили российское подданство во время Русско-польской войны 1792 года.
Верочка Цышевская, исполнявшая старинные русские романсы, с первых минут очаровала Серафима своей непосредственностью и чарующим проникновенным голосом. И судя по всему, их также сблизила общность интересов. Оба с удовольствием выступали в художественной самодеятельности.
После свадьбы она работала воспитателем в детском приёмнике для беспризорников и поддерживала самые дерзкие идеи мужа. Будь то организация краеведческого движения или археологические раскопки. Вернер развернул бурную деятельность, привлекая школьников республики сбору информации и материалов по флоре и фауне, этнографии и прошлом мордовского региона. Вёл историко-краеведческий кружок в саранском Доме пионеров и регулярно ездил с юными исследователями по сёлам. Узнавая об обнаруженных в районах древних могильниках или городищах, тут же брался за организацию археологических экспедиций.
Наука оказалась для Серафима Петровича спасением в критической ситуации. В 1935 году не без старания «недоброжелателей» вскрылась тайна о его социальном происхождении. Вернера тут же исключили из коммунистической партии, попросив освободить занимаемую должность в идеологически важном печатном издании.
Любимой жене расстроенный Серафим Петрович говорил: «Можно быть коммунистом и без партбилета».
Спасибо, никто не запрещал ему заниматься исследованиями. Серафима Петровича приняли в НИИ социалистической культуры, оттуда он перевелся в музей, ездил на раскопки, закончил археологические курсы при Московском университете, собирал материалы по разинскому движению в мордовском
крае, готовил диссертации о Пугачевском восстании. И параллельно продолжал изучать документы в региональном архивном управлении. За короткий срок Вернер стал настоящим профессионалом. Он первым из исследователей попытался проследить историю мордовского края с древнейших времен до ХХ века. За небольшой промежуток времени он успел много.
Вернер с единомышленниками вёл раскопки Теньгушевского и Наровчатского городищ, Нароватовского могильника, Баевской дюнных стоянок. В 1940-1941 гг. экспедиции во главе с Вернером исследовали материальные остатки полевых и крепостных фортификационных сооружений сторожевых (засечных) черт ХVII века на территории Мордовии.
И позже в письмах близким с фронта Серафим Петрович неоднократно признавался, что сильно скучает по дому на научной работе: «Если останусь жив, то после войны всю свою жизнь посвящу исследованиям по археологии…»
Фронтовые письма гвардейца Вернера
Более 70 фронтовых писем Серафима Петровича, датированных январем 1942 – октябрем 1943 гг, хранятся сейчас в фондах Мемориального музея военного и трудового подвига. Когда их читаешь, словно слышишь его голос, вместе с ним вдыхаешь воздух фронтовых дорог, чувствуешь его тоску по родным и искреннюю радость, когда за боевые заслуги сержанта Вернера вновь приняли в коммунистическую партию. С какой гордостью он сообщает, что ему поручили вести боевой дневник кавалерийского полка: «Работа интересная и взялся я за нее со всей душой».
Он служил в химическом эскадроне гвардейского кавалерийского корпуса. В августе 1942 года был дважды контужен.
«Здравствуйте дорогие мои! Вот я и в г. Ковров Ивановской области… Доехал хорошо. До Арзамаса в классном вагоне, в котором ехали музыканты джаза и все время играли, и от Арзамаса до Коврова — в теплушке. Было тепло, но зато все прокоптели как чертиДо сих пор меня беспокоит, как вы устроились с дровами? Боря, береги мать, теперь ты остался кормильцем семьи. Натулька, учись лучше и помни обо мне. Если придётся погибнуть, то только с честью и славой…».
«Не обижайтесь, что мало пишу… Обо мне не беспокойтесь, я жив и здоров, одет и сыт… Верушка, будь мужественная и переноси с твердостью все трудности. Крепко целую вас всех. Борис, помни, что твой отец в армии работает по-стахановски. Каждая сделанная тобой продукция нужна на фронте».
«Здравствуйте дорогие мои! Вот я и в г. Ковров Ивановской области. Нахожусь в запасном кавалерийском полку. Наверное, буду в химическом эскадроне. Возможно, здесь в Коврове пробудем с месяц, а то недели три, а затем или в г. Горький или прямо на Юго-Западный фронт, — сообщал он жене, сыну и дочке в первом письме 13.01.1942г. — Адреса пока нет. Как только будет адрес — сообщу. Доехал хорошо. До Арзамаса в классном вагоне, в котором ехали музыканты джаза и все время играли, и от Арзамаса до Коврова — в теплушке. Было тепло, но зато все прокоптели как черти.
До сих пор меня беспокоит, как вы устроились с дровами? Боря, береги мать, теперь ты остался кормильцем семьи. Натулька, учись лучше и помни обо мне. Если придётся погибнуть, то только с честью и славой. Буду рубить фашистов, сколько хватит сил, ни одной немецкой гадюке не будет от меня пощады.
Завтра утром идем в баню, где, говорят, нам выдадут чистое белье и обмундирование. Вошек пока нет, но все же полозиют, набрались в дороге.
…Чувствую себя пока хорошо, но иногда нападет тоска по дому и по вам, мои дорогие. Крепко целую тебя, дорогая Верушка. Береги ребят.
«Не обижайтесь, что мало пишу. Время настолько ограничено…Обо мне не беспокойтесь, я жив и здоров, одет и сыт. В недалеком будущем мне придётся сражаться на полях Отечественной войны в рядах 1-го гвардейского кавалерийского корпуса. Звание советского гвардейца я постараюсь оправдать…
Верушка, будь мужественная и переноси с твердостью все трудности. Крепко целую вас всех. Борис, помни, что твой отец в армии работает по-стахановски. Каждая сделанная тобой продукция нужна на фронте».
«Сегодня выезжаем на фронт, на передовые позиции. Будьте здоровы, писем скоро не ожидайте, ответа не пишите – адреса нет. Если получили моё первое письмо с адресом в г. Ковров и послали мне ответ, то едва ли его получу, оно меня уже не застанет.
Обо мне особенно не беспокойтесь. Я хорошо и тепло обмундирован в полушубке, валенках и т.д. Если в газетах будете читать о действиях 1-го гвардейского кавалерийского корпуса, помните, что я вместе с ним на полях сражений. Что будет впереди, сказать трудно, очень много думаю о вас, мои дорогие, а о себе меньше всего. Еду на фронт спокойно и без всякой боязни, точно возвратились старые времена гражданской войны, когда я уезжал на фронт. Если представится возможность, то напишу с фронта. Однако на скорое письмо не рассчитывайте, ибо предстоят жаркие бои с фашистскими гадами, которых надо уничтожать и только уничтожать! Кровь, пролитая фашистами, требует мести. Мстить за убитого Волю Цышевского и за всех близких, дорогих советских людей. 25.01.42 г, Ковров».
«Дорогая моя Верушка, Боря и Ната. Посылаю вам письмо с дороги. Едем на фронт, на передовые позиции. Я вам посылал несколько писем, не знаю, получили ли вы их. Будьте здоровы. А я уж как-нибудь. Наверное, придется жарко, так как попал в часть 1-го гвардейского кавалерийского корпуса, о котором вы слышали и читали в газетах. Обмундировали хорошо и тепло. Паек гвардейский удвоенный.
Следующее письмо ожидайте с фронта… Но скоро писем не ждите, наверное, моя кавалерийская часть будет преследовать фашистов и громить их по тылам».
«Пишу вам с дороги к передовым позициям фронта. Сейчас проехали Тулу. Два дня назад были под бомбежкой. Фашистские стервятники принимались два раза в ночь бомбить. Гудели зенитки, гремели разрывы бомб…Жутко!… Каждый день думаю о вас, мои дорогие. Приближается час, когда вступим в бой, но я спокоен, что будет то и будет, такова судьба, не первый я и не последний.
Будьте здоровы. Помните о своем отце, защищающем Родину. Привет всем, всем. 04.02.42 г., Тула»
«Пользуюсь возможностью, спешу вам писать. Вот уже несколько дней как в походе. Побывали в городах, которые вам известны по сообщениям Информбюро: Лихвик, Козельск и т.д. Пока жив и здоров. Морально чувствую себя неплохо, но физически немного утомился, часто сводят судороги руки. Пишу и не знаю, доходят ли до вас мои письма. Адреса у меня нет.
Крепко обнимаю всех. Помните обо мне. 11.02.42 г. Козельск»
«Наконец-то после длительного похода я теперь имею адрес, куда вы можете мне прислать ответ. Нахожусь я в действующей армии, возможно через несколько дней пойдем в бой, бить фашистов.
Напишите обо всем. Как вы живете? Мы живем только ночью, а днем проклятые немецкие стервятники не дают покоя — то и дело летают, строчат из пулеметов и бомбят, приходится отсиживаться. Ночные маршы немного утомили, да ничего, ко всему можно привыкнуть. Немцы отступают, возможно, к весне их прогонят далеко.
Часто, каждый день, думаю о вас. Больше писать не о чем. Нахожусь в гвардейской кавалерийской части. Будем биться до последней капли крови, до полного разгрома гитлеровцев.
Борис, будь хозяином, помогай во всем матери. Помните обо мне.
Мой адрес: Действующая армия, военно-полевая станция 264, 96 кав. п., 6 эск., Вернер С.П. 20.02 1942 г.»
«Здравствуйте мои дорогие Верушка, Боря и Натулька! Я жив и здоров. Чувствую себя прекрасно. Послал вам много писем, но от вас ни одного не получил, потому что вы не знали куда писать. Теперь я имею адрес и жду от вас ответа. Все мои мысли с вами, мои дорогие. Пишите обо всем, как вы живете. С нетерпением буду ждать ответа. Все мы бойцы живем одной мыслью – скорей бы разбить проклятого фашиста.
Крепко целую всех… Ваш отец. 28.02.42 г.»
«Верушка, родная! Наконец-то получил твое письмо. Если бы ты знала, сколько это письмо принесло мне радости. Ведь это первая весточка, которую я получил из дома. На дворе весна, думал, что Бориска готовится к весенней охоте, а у нас здесь вместо вальдшнепов тянут фашистские стервятники – самолеты….
Пришлось письмо прервать. Продолжаю дальше.
Многое можно рассказать, но все в письме не опишешь. Много переживаний, много пришлось пережить, утомительные марши и походы и пр. Конечно, похудел, но здоровье крепкое, видимо, старая закалка дает знать, и не хвораю, за исключением, на заднице набил нарыв, теперь он прорвался, но на седле временно сидеть не могу. Скоро весна, немецкие фашисты готовятся к новым боям. Готовимся и мы. Вероятно, будут жаркие денечки… Что будет впереди сказать трудно, но думаю, немцам скоро придет капут. Хочется домой, повидать всех вас, мои дорогие, но придется ли увидеться сказать трудно… У нас у гвардейцев один лозунг «Ни шагу назад». Большевики не отступают, а поэтому самое лучшее – готовность ко всему, может быть, больше и не увидимся.
У командования я на хорошем счету и мне присвоили звание командира – сержанта.
Напиши, где Митя, в Тамбове или нет. Пошли ему письмо и мой адрес. Привет всем, всем, всем.
Крепко целую всех вас, мои дорогие. Натулька, учись лучше и не забывай отца.
Я переведен в другой эскадрон командиром химподразделения и поэтому несколько изменился мой адрес: Действующая армия, военно-полевая станция № 264, 96 кавалерийский полк, 2 эскадрон, С.П. Вернер. 22.02.42 г.»
«Хочется писать, именно хочется говорить с вами, если бы вы знали, как я об вас соскучился.. .На дворе весна вступила в свои права, в оврагах журчат ручейки, солнце греет тепло, а под снегом вода — это наш бич, потому что ежедневно мокрые ноги, не успеваешь подсушивать портянки. Хлюпанье по воде дало знать, появился кашель, который иногда бьёт всю ночь, а на теле выскочило несколько чирьев. Сейчас мы вновь формируемся и ежедневно усиленно занимаемся в поле тактическими занятиями…
На каждом шагу вы у меня в памяти. Свято храню, Верушка, твою карточку и платочек. Натулькин кисет жив, служит мне верой и правдой, хотя от грязи сильно поменялся его цвет. Как жаль, что я мало захватил карточек и других мелких регалий, которые бы всюду напоминали мне о вас. Домашние рукавички оказались лучше казенных и ношу их до сих пор…Сожалею, что не купил перчатки, они бы сейчас мне пригодились. Носки уже обшивал и, видимо, носить буду, пока не истлеют. Заветная моя трубка несколько раз ломалась, поправил старую маленькую и продолжаю цедить табак из трубки. Здесь табак, махорка нечто золотой валюты, за махорку можно купить хлеба, картошки, молока, но за деньги ничего не продают. Жители все были ограблены немцами, колхозы разорены при отступлении фашистов и колхозники живут бедно. К сожалению, махорки дают только в обрез и менять не на что.
Какие у вас цены на базаре? Пишите побольше о саранских новостях, хочется знать, как живет и дышит родной город…
Я научился по-другому думать, и вы в Саранске, как и я когда был дома, не представляете себе настоящей действительности. Проклятый Гитлер. Сколько он разрушил семейных очагов, но придет час расплаты и все несчастья, навязанные этой войной, отольются проклятым фашистам. У всех у нас одно желание — скорей бы разгромить врага и покончить с этой войной.
Борис, живи дома, пока возможно, и не стремись никуда. Жить дома, в родной семье — это уже счастье! 17.04.42 г.»
«С первым маем! Дорогая моя Верушка! Вчера 23.04. получил от тебя письмо. … Сейчас у нас весна в полном разгаре. За несколько дней снег сошел, и после первого дождя установилась теплая солнечная погода, и мы ходим в одних гимнастерках. Во время таяния снегов я несколько сильно промочил ноги, и теперь на обеих ногах у меня больше десяти чирьев, которые сильно беспокоят и изнуряют. Ноги горят как в огне, но я уже привык переносить малые трудности.
У нас здесь все дорого. Проклятые немцы при отступлении разорили колхозы и побрали у колхозников скот и пр. Молоко с трудом можно достать – 25-30 руб. литр. Яйца 100 руб. десяток, покупаю по 10 руб. яйцо. Вот это цены! А у тебя, наверное, курочки несутся! Картошки нет, ребята иногда достают 30-35 руб. в солдатский котелок.
После 1 Мая, вероятно, снова отправимся на передовые позиции. Одновременно с твоим письмом получил письмо из Беслана от матери и записочку от Анатолия. Мать жалуется на дороговизну, пишет, что Анатолия костюм сменяла на картошку и соль. Есть им нечего и питаются вот как. Интересно знать, какова жизнь в Саранске, можно ли чего купить на базаре и как ты обходишься с продуктами и чем питаешься.
Ну, будь здорова. Крепко целую ребят. Пиши, дорогая, почаще. Привет Юле и Нине, Вадиму, Юрке, соседям и всем, всем! 24.04.42 г.»
«Родная моя, получил от тебя письмо, а вместе с ним письмо от Володи из Молотовской области. А прошлый раз, о чем я тебе писал, получил письмо из Беслана от матери и Толи. Как хорошо, что родные меня не забывают, и каждое новое письмо напоминает мне те дни, когда мы были все вместе и жили дружной семьей. Проклятая война, навязанная фашистами, разогнала всех нас по разным уголкам, и кто знает, придется ли нам снова собраться всем вместе… А как было бы это хорошо!
Ты пишешь, Верушка, что работаешь на трудовом фронте – это хорошо, но было бы еще лучше, ежели бы ты поступила на работу в Саранске, хотя бы в наркомзем. Впрочем, тебе видней. Приехал ли Борис, и если приехал, пусть напишет, что дали ему его курсы и будет ли он работать в Саранске, а работать ему надо именно в Саранске и не отрываться от семьи.
Я тебе писал, что промочив ноги и простудив их, в результате заболел. По всему телу, начиная от задницы до пяток, пошли чирьи и нарывы. А сейчас распухли ноги в ступнях включая коленки, так что не могу обувать сапоги. Завтра врачи будут мне производить переливание крови, говорят только этим и можно избавиться от моей хвори. О результате лечения сообщу потом. А болеть некогда, вот-вот должны выступить на передовые позиции и отставать от своей части не хочется.
Вчера на торжественном заседании, посвященном 1 Мая, объявили приказ по полку, и этим приказом меня за хорошее отправление военного долга, за мое радение и главное – за общественную работу, меня премировали 200 рублями. Как видишь, моя любовь к общественной работе и здесь пригодилась…Крепко целую всех вас. 01.05.42 г.»
«Дорогой мой сынок! … Очень хорошо, что все твои товарищи по туризму работают с тобой на одном заводе. Передай им привет. Организуйтесь в крепкий стахановский коллектив и покажите образцы работы. Надеюсь, что и ты будешь опять ударником. Работай, Борис, не покладая рук и на заводе, и дома, помогая матери.
За последнее время, помимо своей непосредственной работы, я, как парторг, провожу политзанятия, и моя группа оказалась лучшей в подразделении. К 1 Мая меня премировали 200 рублями. Посылаю тебе снимки с моей группой во время занятий…Береги эти карточки, они составят большую память…
Боря, очень прошу тебя, сохрани весь мой архив, все мои записи и зарисовки и т.д. Страшно скучаю по своей археологической работе. Как-то прочел в газете, что под Москвой археологи начинают обследовать памятники, у меня так и заскребло! Эх, скорей бы кончилась война, да опять бы за свою работу! 10.05.42 г.»
«…Я начинаю поправляться. После трех переливаний крови стало лучше, но ноги пока еще слабы. Сейчас занятий пока мало, но зато чаще ходишь на конюшню, где скоблю, мою и чищу свою лошадь, серую кобылку «Олю». Вчера чистил конюшню, ковырялся в навозе и думал: вот бы посмотрели на меня научные работники, как их коллега ковыряется в навозе! Армия всему научит.
Дорогая моя, очень хорошо, что вы занялись с Борисом огородом, ухаживайте за ним, чтобы он принес больше пользы. ..
У нас уже был первый гром, прошли теплые дожди и весна в полном разгаре. Наконец-то тепло! …Ужасно тянет домой, но … вероятно, ещё не скоро…
На днях у нас …один красноармеец, чтобы избавиться от фронта, умышленно прострелил себе руку. Сволочь, этим самым он показал, что не хочет защищать свою Родину. Изменника судил трибунал и присудил к расстрелу, и мы его расстреляли перед всем полком. И впредь, ожидает то же самое каждого, кто попытается трусливо изменить Родине! Дорогая, помни, если мне придется сложить свою голову, то только в первых рядах гвардейцев. 14.05.42 г.»
«Здравствуй, дорогой сынок! Как ты здоров? Дня три назад я получил от дяди Володи второе письмо, и он мне написал, что тебя ранили в бок из мелкокалиберной винтовки. Так почему же, Борюшка, ты мне об этом сам ничего не напишешь? Почему мать скрыла от меня? Все это напрасно. Напиши, куда тебя ранило, как и при каких обстоятельствах. Я знаю тебя всегда как осторожного с обращением оружия, так кто тебя ранил? Как проводишь время. Действует ли пушкинский сад и его танцевальная площадка?
Борюшка, обязательно приобрети в когизе несколько экземпляров брошюр «Александр Невский» (Серафим Вернер — автор этой брошюры – ред.), спрячь их на память, и обязательно вышли мне хоть один–два экземпляра бандеролью. Мне очень нужны для лекций и показать надо комиссару полка свои труды.
Сейчас я нахожусь в летних лагерях, живем в лесу,…пасем лошадей, даем им отдых и поправляем их. Кругом меня березовые рощи, где по утрам хором кричат тетерева, а днем кукуют кукушки. Долго ли пробудем в лагерях, не знаю. Донимают лишь комары, да чирьи на ногах, которые еще не прошли, не смотря на троекратное переливание крови. Благодаря холодным утренникам снова высыпали мелкие и большие чирьи, так что нельзя ездить на лошади и заниматься конной подготовкой. Даже обидно, все скачут на препятствиях или рубят лозу, а мне приходится лишь ограничиваться наблюдателем.
Ну, будь здоров. Сейчас надо идти в луга проводить химподготовку, да подготовиться к завтрашним политзанятиям.
Еще раз прошу, ничего от меня не скрывайте, всегда пишите правду. Напиши, как живет и сдала испытания Натулька, пусть и она мне напишет. Крепко обнимаю мать и всем привет. 03.06.42 г.»
«В настоящее время я живу в лесу, в лагерях. Из березок и елок понастроили шалаши–палатки… Целыми днями десятками кукуют кукушки, так что надоели даже. А как только солнце начинает садиться, …начинают над нашей полянкой и палатками со свистом и карканьем летать вальдшнепы. Если бы можно было стрелять, за один вечер можно было бы набить десяток. Я столько вальдшнепов никогда не видел. Черти, они знают, что их никто не тронет, и летают спокойно, растравляя мое охотничье сердце. Одно плохо, на днях больше суток лил дождь и приковал нас к палаткам. В общем, вымокли изрядно. Стало сыро и комаров прибавилось, которые изрядно допекают.
Жить в лесу хорошо! Уборка и кормежка лошадей, а затем всякого рода занятия, так что время бежит совершенно незаметно …Сейчас мы в резерве, но каждую минуту можем выехать на передовые, к чему постоянно готовы…
На днях я проходил по полю и мне вдруг попались обломки керамики 14 века (золотоордынские). Вероятно, здесь были селища. У меня, аж, все поджилки затряслись…Я не выдержал и собрал несколько обломков, и когда я их перебрал, то ребята смеялись надо мной и никак не могли понять, что я делаю. Несмотря на то, что я за эти долгие месяцы уже привык к армии, но почти ежедневно мечтаю вернуться к своим любимым занятиям в музее . 11.06.42 г.»
«Шлю привет вам с передовой линии фронта. Вот уже несколько дней как мы занимаем оборону. Днем бывает спокойно, а с вечера начинают вначале потрескивать пулеметы, затем вмешиваются минометы, за ними артиллерия и тогда всю ночь стоит сплошной гул и рокот. Вначале было жутковато, а потом настолько привыкли к этому фронтовому концерту, что и не обращаешь внимания на эту пальбу…. Здесь на фронте живем мы неплохо, питание хорошее…На каждом шагу чувствуешь заботу разных людей…Селедку, кильки, рыбные консервы получаем каждый день, а иногда колбасу, ветчину, яйца и пр. и это вдобавок к мясному супу и к мясной каше…
В лесу много ягод: земляники и черники. Наберешь в консервную банку, посыплешь сахарным песком и лопаешь с чаем. Попробовали на костре однажды сварить варенье, но ни хрена не вышло.
На днях мы соединились со своими товарищами. Часть нашего полка находилась в тылу у немцев, где громили их в хвост и гриву. Теперь после несколько месячной работы в тылу у неприятеля товарищи снова прорвали фронт и возвратились к своим. Это была незабываемая встреча. С ними находилось старое полковое знамя и оно, все издырявленное и разорвано лоскутами от гильз и осколков снарядов, снова с нами…Когда полковое знамя обносили вдоль выстроенных рядов конногвардейцев, мы все поклялись свято хранить традиции советской гвардии. О корпусе генерала Белова знает весь мир, а немцы, испытавшие на своей шкуре острые клинки и меткие пули беловцев, никогда не забудут советской гвардии! 20.07.42 г.»
«Дорогая Верушка, Натулька и Боря! Получил сразу два письма, одно из них двойное с припиской от Паши и Нины. Очень рад, что вы все живете дружно и помогаете друг другу. Поздравляю Борю с днем рождения и желаю в его стахановской работе дальнейших успехов. Завидую, что ему приходится выпивать, я же от вина совсем отстал и потерял в нем вкус. Поздравляю и тебя, Натулька, с переходом в 6-й класс. Кисет твой жив, но лежит в сумке как память о тебе, так как он здорово потрепался и табак в нем носить нельзя. Сшил себе сам другой большой и из толстой прочной материи. Трубку свою все же потерял и теперь приходится курить цигарки, которые мы вертим из любой бумаги, которая попадется под руку.
Спасибо за высланные книги. Все четыре экземпляра «Александра Невского» получил и уже несколько из них преподнес политруку и комиссару полка. Как видите, и письма, и книги к нам доходят аккуратно, так что можно только благодарить почту за её хорошую работу.
Верушка! Я тебе писал небольшую записку о том, что мы выезжаем на передовые позиции, однако переехали лишь в другой лес, но вероятно на днях все же выедем. Сейчас опять в лесу в палатке. Уже несколько дней как льет дождь, кругом сыро, да вдобавок чрезвычайно холодно, словно осень. Целыми днями жжем костер, но как только стемнеет, костры гасим, а то фашистские самолеты живо сметят…
Появились первые грибы, нашел два боровика и один подберезовик, если бы было тепло, то грибов должно быть больше. Мы из них варим суп. А вчера варили из щавеля прекрасные щи, да какие вкусные. Продуктов получаем достаточно. Я был в эскадроне, то получил обед из кухни. Сейчас меня перевели в специальный химический взвод, и продукты получаем на руки. Варим гороховое пюре и кисель, пшенную кашу. Сейчас, как только кончу писать, то начну готовить себе обед. На 1-е суп – картофельная похлебка со щавелем, пшеном и рыбой, заправленные подсолнечным маслом. На 2-е пшенная каша с подсолнечным маслом и, если достанем молока, то с молоком. Теперь молоко стало дешевле – 15-20 руб. литр, но за ним ходить в деревню некогда. Здоровье мое значительно поправилось, чувствую себя хорошо, и если бы было тепло, то совсем было бы замечательно.
Очень хорошо, Верушка, что ты не стала работать кассиром. Лучше сиди дома по хозяйству, Борис вас, поди, прокормит. Не забудьте запастись дровами. Я думаю, что к октябрьской годовщине война кончится, потому что за июль и август, как только откроется второй фронт, немцев разобьют в пух и прах.
Я почему-то уверен, что буду жив и к осени приеду домой. Хочется побыть дома, и сейчас я с удовольствием бы повозился в огороде, с поросенком и даже с курами.
Верушка родная, армия мне дала многое, приспособила меня больше заботиться. Буду дома, заведем козу, поросенка и прочее хозяйство. Именно хочется похозяйничать.
А пока до свидания, мои дорогие. Крепко целую всех вас… 23.06.42 г.»
«Верушка, моя родная! Когда из дома нет долго писем, становится как-то скучно и не по себе. А я не получал от тебя больше 10 дней и это уже кажется долго… А если принять во внимание, что пишут мне много, то получается, что я через два дня от кого-нибудь да получу. Последнее письмо на днях получил еще от Володи, Бориса Кожевникова и от Дмитрия Давыдовича…
Меня беспокоит, если Бориса возьмут в армию, и ты останешься без его зарплаты, тебе будет трудно. Так и так надо будет работать. С другой стороны, для Бориса хорошо. Пусть и он побудет в армии, это его окончательно перевоспитает, закалит и он уже будет настоящий мужчина. Посмотрел бы я сейчас на него и на Натульку, она тоже, если не ползет вширь, то, наверное, тянется в высоту. Поди, длинная, худая, как цапля.
Трудностей впереди много, но все их мы переживем, только бы опять быть вместе! …Первый раз за нашу с тобой 19-летнию совместную жизнь, так долго не видимся. И если в этом году вернусь домой, то ведь в 43 году мы справим с тобой девятнадцатилетние!
Сейчас я по-прежнему живу в лагерях, в лесу чувствую себя превосходно. Здоровье окрепло и мои телеса вошли в свою норму. Круглые сутки на воздухе, крепкий аппетит и хорошее питание восстановили мои силы. Вот только дождливая погода замедляет заживление моим чирикам, но и те стали проходить…
Если возьмут Бориса в армию, то пусть тут же немедленно напишет.
Дорогая моя, часто вечером, лежа в палатке, мечтаю к осени вернуться домой и со своего огорода поесть помидор и прочей зелени, выращенной твоими руками.
Верушка, побереги мои вещи, особенно береги мои архивы. Пиши чаще. Крепко, крепко целую всех ребят. 03.07.42 г.»
«Дорогой мой сынок! Кончилась моя лагерная жизнь в лесу! За два месяца пребывания в лагерях на отдыхе я значительно поправился. Хорошее питание, чистый воздух, привели меня к нормальному состоянию. Здоровье окрепло и снова я на коне. И вот сейчас, когда пишу тебе это письмо, я нахожусь на пути к передовой линии. Завтра, вероятно, вступаем в бой. Кругом гремят зенитки, отгоняя немецких стервятников, которые пытаются бомбить подступы к фронту. Вчера целый день и ночь слышно было, как грохотали орудия. Идут танковые бои. Сегодня пока слышим, а завтра увидим и испытаем. Следующее письмо пришлю тебе после боя, при условии, если удастся написать.
Спасибо за присланные карточки. Горжусь тобой, Бориска! Будь таким же честным бойцом Красной Армии, каким ты являешься сейчас на заводе.
А Натулька то наша какая большая стала!
Борюшка, мне тоже хочется со всеми вами увидеться, но когда это будет, сказать сейчас невозможно. В этом году мы должны во что бы то ни стало разбить фашистов, но если тебя осенью призовут в армию, то скоро и не увидимся. И так, будь здоров сынок!
Крепко целую мать и Натульку.
Кончаю писать, надо отдохнуть, трое суток совершали марш и за три дня только всего два часа спали. Надо уснуть, что бы завтра со свежими силами вступить в смертельный бой с проклятыми фашистами. 13.07.42 г.»
«Дорогие мои! Пока собирался отослать письмо, мы выехали на передовые позиции и теперь пишу это письмо в 3-х километрах от фронта. Кругом круглые сутки гремят орудия, слышны разрывы мин, стрекочут пулеметы. То и дело появляются германские самолеты и тогда начинают говорить зенитки. Мы готовимся к наступлению. Вероятно, будем прорывать немецкую оборону и тогда уйдем в тыл к немцам, чтобы громить их с тыла. Когда вы получите это письмо, я уже, может, буду в бою. Во всяком случае ответ пишите по старому адресу, возможно мне удастся вам ответить. В том случае, если мы заскочим в тыл к фашистам, то скоро писем не ожидайте.
Посылаю вам свою зарплату, она вам годится, а мне здесь на передовой деньги не нужны. Чувствую себя хорошо и предстоящий бой встречаю спокойно.
Ещё раз крепко целую всех вас. Будьте здоровы. 15.07.42 г.»
«Шлю привет вам с передовой линии фронта. Вот уже несколько дней как мы занимаем оборону. Днем бывает спокойно, а с вечера начинают вначале потрескивать пулеметы, затем вмешиваются минометы, за ними артиллерия и тогда всю ночь стоит сплошной гул и рокот. Вначале было жутковато, а потом настолько привыкли к этому фронтовому концерту, что и не обращаешь внимания на эту пальбу. На нашем участке немцы зарылись в землю как кроты и думают отсидеться, однако их выковыривают из подземных гнезд и давят как змей. Мне с моими бойцами поручено охранять командный пункт, и я все время нахожусь в полевом карауле. Вот и сейчас сижу в блиндаже и, уловив свободную минуту, пишу вам письмо….
Чувствую себя хорошо. Погода установилась теплая, солнечная, днем бывает жарко и в нашем земляном блиндаже приятный холодок. Здесь на фронте живем мы неплохо, питание хорошее. Здоровье мое поправилось настолько, что я даже наел морду. На каждом шагу чувствуешь заботу разных людей. Вот на днях получил в подарок из Азербайджана вагон виноградного крепкого вина, из Ташкента — сладости, мед, сушеную дыню сладкую как курага, так что мы теперь и с вином и со сладостями. Селедку, кильки, рыбные консервы получаем каждый день, а иногда колбасу, ветчину, яйца и пр. и это вдобавок к мясному супу и к мясной каше. Раздобыл себе немецкую трубку и теперь покуриваю легкий табачок или известную вам «Славу» или «Беломорканал». Мне думается, что ни одна армия в мире не питается так хорошо как мы — советские гвардейцы.
В лесу много ягод: земляники и черники. Наберешь в консервную банку, посыплешь сахарным песком и лопаешь с чаем. Попробовали на костре однажды сварить варенье, но ни хрена не вышло.
На днях мы соединились со своими товарищами. Часть нашего полка находилась в тылу у немцев, где громили их в хвост и гриву. Теперь после несколько месячной работы в тылу у неприятеля товарищи снова прорвали фронт и возвратились к своим. Это была незабываемая встреча. С ними находилось старое полковое знамя и оно, все издырявленное и разорвано лоскутами от гильз и осколков снарядов, снова с нами. Под таким, овеянным славой, полковым знаменем невольно набираешься мужества и храбрости. И когда полковое знамя обносили вдоль выстроенных рядов конногвардейцев, мы все поклялись свято хранить традиции советской гвардии. О корпусе генерала Белова знает весь мир, а немцы, испытавшие на своей шкуре острые клинки и меткие пули беловцев, никогда не забудут советской гвардии!
Пишите чаще, сюда на передовую письма доходят так же аккуратно и в лагеря.
Верушка, как твой огород? Наверно скоро будете есть молодую картошку, и здесь она поспеет не скоро. Картофель только начинает зацветать.
Каждую свободную минутку, достаю из сумки присланные фотокарточки и смотрю на вас…и перед глазами снова Саранск. Вспоминаются его зеленые травянистые улочки, знакомые уголки, дом — словом все, все…Будем надеяться, что осенью или ближе к зиме увидимся. Крепко целую всех вас. Адрес старый. Пишите чаще. 20.07.42 г.»
«Славная моя Верушка! Получил от тебя письмо. Очень рад, что ты устроилась на работу в школе. Теперь я буду покоен, что ты будешь обеспечена дровами. На всякий случай посылаю тебе справку, она тебе может пригодиться и для получения дров и за Натку не будут брать за право учения как с семьи гвардейца.
Пишу тебе это письмо с передовой. Днем у нас спокойно, изредка беспокоят самолеты и то мало. Ночью гитлеровцы начинают постреливать из минометов и дальнобойных орудий. Иногда всю ночь слышен грохот. Однако на нашем участке мы крепко держим оборону и не пускаем фрицев ни на один шаг.
Верушка, родная, я послал тебе деньжат…К концу августа пришлю еще. Карточки все ваши получил и берегу их как зеницу ока. Может быть, вышлю и свою физиономию, если удастся сняться. У нас плохо из-за фотоматериалов. Пусть Борис узнает можно ли в Саранске достать проявитель, если достанет, то пришлите мне почтой, а так же бумагу и пластинок 9х12. Теперь в действующую армию принимают посылки и все это можно выслать. Если это трудно, то не утруждайтесь, как-нибудь достанем и здесь.
В настоящее время я работаю уже на новом месте. Мне поручили большую работу, нечто вроде военного корреспондента. Пишу историю полка, веду боевой дневник, собираю материалы о наших героях гвардейцах, словом работаю при штабе. Работа интересная и взялся я за нее со всей душой.
Адрес: действующая армия, военная полевая почта 264, штаб 3-го гвардейского кавалерийского полка, С.П. Вернеру. 02.08.42 г.»
«Август у нас установился жаркий. За всё лето не было такой жары, как сейчас. Правда утренники очень холодные, но я сплю в амбаре, здесь же и моя находится «канцелярия». На нашем участке фронта «ничего существенного не произошло», более менее спокойно. Днем частенько летает большой двухвостый итальянский бомбардировщик и сбрасывает бомбы. Этот фашистский самолет, который мы прозвали за его вид «рамой», навязчив как муха. Зенитки отгонят его, а он снова появится с другой стороны и так все время. Крутится, шныряет меж облаков, пока не сбросит куда-либо свой бомбовый груз. Ночью бывает «веселей». Ночные концерты слушаем почти каждую ночь. Как заговорят, начнут перекликаться пушки, аж, земля дрожит, а моя амбарушка ходуном ходит! В особенности если начнут бить из дальнобойных орудий, да еще залпами. В добавление к этому иллюминация, ракеты и трассирующие пули летают как метеоры. А потом, к концу, застрекочут пулеметы, погалдят, потявкают и перестанут, снова наступает полнейшая тишина. Вот тут уже можно и уснуть! А сейчас пишу письмо, а проклятый двухвостый итальянец уже крутит, как ястреб, высматривая добычу.
Хворь моя прошла и я по-прежнему здоров и чувствую себя хорошо и, как говорят, стал «в теле». А зимой, Верушка, особенно весной после хвори был худ, как голодающий индус! Все лето, круглые сутки на воздухе, самый лучший курорт! Переливание крови тоже, видимо, помогло. Даже брюшко стало отрастать, но я его крепко стягиваю ремешком, по-гвардейски! Может быть, снимусь и тогда вышлю свое мурло…
Очень рад, что вы будете с дровами. Ты, наверное, дорогая, совсем измоталась, особенно сейчас, когда в школе ремонт и надо запасать дров. Ну, ничего, как-нибудь переживем все трудности и снова будем жить хорошо. Я думаю, что после войны жизнь будет еще лучше, а раны скоро залечатся. Только бы скорей разбить фашистов, а они проклятые еще сильны.
Натулька так же пишет, что вы уже едите со своего огорода огурцы и картошку. И я тоже не отстаю, правда не со своего огорода, но хозяин моей амбарушки ежедневно угощает меня свежими огурцами и молоком. Садов здесь нет, все посохли и фруктов мы не видим, а в Саранске, наверное, уже есть скороспелые яблоки? Ходит ли Боря на охоту? Как музей, где Давыдыч (директор музея Дмитрий Давыдович Ануфриев), он давно не пишет. Каждый вечер представляю себе Саранск, знакомые улочки, пушкинский, музыку и флиртующего Бориса.
Ну, пока. Привет всем, всем. Крепко целую всех вас. Верушка, родная, жду не дождусь, когда увидимся. 09.08.42 г.»
«Пишу вам письмо с передовой под рокот наших танков, рев рвущихся мин и авиабомб. Вот уже пятый день, как ведём бой.…Описывать бой или бомбежку не стоит, скажу только – ад кромешный…современный бой это не то, что в гражданскую воину, о которой я вам говорил. Это сплошное море огня…О смерти не думаю. Умереть так со славой, за Родину! Только бы скорей разгромить проклятых фашистов. А разгромим мы их обязательно. 18.08.42 г.»
«Здравствуй моя дорогая Натулька! Как я рад, что сегодня получил от тебя письмо. Милая дочка, вот уже несколько дней, как я нахожусь на передовой. Мы ведем бой с проклятыми фашистами, грудью защищая дорогую Родину.
Ты пишешь, что сейчас хозяйничаешь дома – это очень хорошо, помогай маме всеми силами. Когда поедешь в колхоз, работай честно, по-стахановски, помогай убирать хлеб, помогай фронту как можешь.
Писать много нет времени. Кругом бои, гремят орудия, рвутся снаряды и мины, часто летают немецкие пикирующие самолеты и бомбят. Я два раза был под сильной бомбежкой и один раз под сильным минометным и шрапнельным огнем, но пока жив и здоров. Несколько моих товарищей ранило и убило.
Будь здорова. Будет время, напишу больше… 21.08.42 г.»
«Здравствуйте мои дорогие Верушка, Боря и Натулька! Пока жив и здоров, хотя несколько раз был, что называется, на ниточке от смерти. Но пока жив курилка! Один раз сидел у окопа, в двух метрах упала и взорвалась мина. Взрывной волной меня бросило в окоп и засыпало землей, но каким-то образом ни один осколок не задел! Зато оглушило, два дня болела голова, видимо контузило и оглушило, в ушах и сейчас гуд. Второй раз попал под сильный артиллерийский обстрел. Снаряды рвались рядом, меня катало из стороны в сторону, засыпало землей и т.д., но опять жив курилка!
Был в наступлении. Мне поручено было с отделением наступать на деревню, в которой засели фрицы. Километра полтора ползли рожью. Подползли к самым немецким окопам. Я успел бросить только одну гранату, как фрицы открыли бешеный огонь из автоматов и минометов. Рядом со мной убило лейтенанта. У меня ранило двух бойцов. Лично у меня пуля разбила флягу, другая попала в винтовку, но я опять остался невредим.
Из деревни немцев мы выбили, но фашисты, прежде чем покинуть деревню, разгромили все дома, повытрясли все крестьянское барахло, несколько семейств расстреляли, а других увели с собой. Проклятые фашисты никого не щадят и даже их самолеты бомбят скот. Вокруг деревни пылает. Но и мы ни даем никакой пощады! Тот, кто посмотрел зверства фашистов, может только их ненавидеть, и я ненавижу их, готов грызть зубами.
Боря, когда пойдешь в армию, и ежели угодишь на фронт, будь стойким бойцом. А ежели останешься на заводе, работай за десятерых.
Вот уже дней семь, как я не спал, привык спать стоя, сидя, на ходу, в день не более двух часов. Оказывается ко всему можно привыкнуть, а так же привыкаешь спать в сутки не более 2 -3-х часов. И ты можешь на заводе работать больше и работай больше!
…Хотелось бы много, много вам рассказать, но хватит. И так пишешь, да оглядываешься и присматриваешься, как бы мина не хватила внезапно. Будьте здоровы. Пишите, не забывайте. Крепко целую всех вас. Привет всем, всем.
Натулька, учись лучше, помогай колхозам. Верушка, дорогая, береги ребятишек! 28.08.42 г.»
«Дорогая Верушка! Сегодня получил твое письмо. Оно пришло раньше, но получить его раньше я не мог, так как был в боях. По выходу из боя я тебе написал письмо, а так же Боре и вы, наверное, эти письма уже получили. В них я описал, как меня два раза контузило, но, в общем, обошлось все благополучно. Правда в ушах все еще звон и в правом ухе глухота, но это пройдет, так как барабанные перепонки целы. За эти дни пришлось много пережить, но нервы вытерпели. Сейчас снова взялся за свою работу по описанию боев.
Получил от Давыдыча письмо, старик совсем отупел и мечтает, что я соберу здесь экспонаты Отечественной войны. Экспонатов конечно много, но до них ли? Он сам стал экспонатом и не представляет себе, что такое современная война…Были такие минуты, когда взрывом мины меня бросило в окоп, а другой раз разрывом снарядов меня швырнуло в овраг, под мост, и там почти засыпало землей, а он экспонаты!
Я получил зарплату и послал тебе еще 150 руб., думаю, что они тебе годятся. Стало холодновато. Сейчас сижу в лесу у костра.
Ну, пока, родная. Пиши о своем житье бытие. Крепко целую ребят. 31.08. 42г.»
«После месячных боев нас отвели на отдых. Опять строим себе землянки, теперь уже приходится их утеплять… Незаметно подкралась осень, и в лесу ночью стало сыро и холодно. Вчера целый день тянулись на юг журавли, видимо скоро наступят холода.
Насчет моего слуха, Верушка, не беспокойся, глухота прошла и слышу я по-прежнему хорошо. ..Очень рад, что у вас своя картошка. На днях вышлю вам ещё 130 руб., как видите и от меня маленькая, но все же помощь…Борису за перевыполнение норм на заводе объявляю отцовское спасибо. Молодец Борька! Вот…у нас нет нормы! Один раз запустил я гранату прямо в упор в окоп фашистов, человек 5 угробил, ну можно сказать тоже в пять раз! 15.09.42 г.»
«Дорогая моя Верушка! Несколько дней тому назад получил твое письмо, но сразу ответить не представилось возможности. Мы сейчас усиленно занимаемся и подготавливаемся к новым боям. У нас так же прекрасная погода. Золотая осень! Солнечные, теплые дни. Лес желтый, желтый! А ночью морозец и в теплой землянке уютно. Вечерами играем в домино и каждый рассказывает про свои семейные дела. Рву рябину и ем ее с сахарным песком — вкусно.
Ты пишешь, не отвык ли я за это время от дома? Нет, дорогая, от многого можно отвыкнуть, но от семьи, от дома отвыкнуть нельзя! Наоборот, здесь, вдали от вас родных, семья превращается в заветную, заманчивую мечту. Нет ни одного дня или одного часа, когда на сон грядущий, ложась спать, только и мечтаешь о возвращении домой после победы над врагом. Бегут мысли в долгие минуты дежурства и бегут далеко, далеко… Через леса, поля, реки в Мордовию, Саранск, на Кавказскую зеленую улочку… Хочется увидится, но это пока мечта, а действительность — война
Родина, голос всего народа зовет нас на борьбу с фашистскими варварами. Я лично видел расстрелянных детей, женщин и стариков. Да, будут прокляты те палачи, которые наложили на них руки. Месть, и только месть! Будем биться только до полного разгрома врага.
Будь здорова, моя дорогая, береги ребят и себя…Пиши обязательно, только по новому адресу: Полевая почта 264, часть 798, Вернеру С.П. 10.10.42 г.»
Дорогая моя Верушка! Четыре дня назад получил от тебя письмо и только что собрался писать ответ, как принесли второе письмо. И так, за пятидневку два письма – вот это хорошо! Когда я читаю твое письмо, мне кажется, что я разговариваю с тобой, будто ты стоишь и рассказываешь мне…Если бы ты знала, мне всех хочется повидать и поговорить, а это пока можно только через почту.
Очень жалею Натку. Все время ее видел во сне. Бедная, наверное, мучилась, знаю по себе. Очень рад, что дело пошло на выздоровление, но переливание крови надо бы сделать. Ничего страшного нет, а то фурункулы через некоторое время снова высыпят. Они очень долго не подживают и самое лучшее средство такое: как только появится фурункул, надо привязывать ихтиоловую мазь, она смягчает и ускорит назревание, но как только прорвется, следует ихтиоловую сменить на цинковую мазь – это окончательно очистит и подсушит. Достань эти мази, средство испытанное, поверь мне, ведь у меня было 52 фурункула и некоторые не заживали по 4 месяца, а как только стал применять эти мази – дело пошло на лад.
Очень рад за Бориса, но меня удивляет, как его принимают в авиацию, когда он моряк, и почему Алеша, окончивший летную школу аэроклуба, а попал в конную разведку.
Я себя чувствую хорошо, здоров, но осенняя распутица, дожди и морозы дают чувствовать. Будь здорова. Крепко целую ребят. 26.10.4 2г.»
«Дорогая моя Верушка! Сегодня мне кричать ура! Кричать потому, что наконец-то получил долгожданное письмо. Почти полмесяца не получал от тебя писем и это мне показалось целой вечностью. По правде сказать, я уже забеспокоился, не случилось ли чего? В Саранск я послал одновременно несколько писем. Уже несколько дней назад, как получил ответ от Ануфриева и Перилевича, а от тебя все нет и нет. Ну, теперь я спокоен. Получил письмо от Володи, он аккуратно мне отвечает, пишет, как провел праздник. Малость, говорит, выпил и закусил пирогом с морковью. Ну, пирога мне, конечно, взять негде, но на праздник пришлось выпить стопку и закусить селедкой и колбаской. А потом все мы (то есть, я и мои товарищи) вспоминали своих родных и каждый из нас вспоминал, как проводил праздники дома.
Я по-прежнему нахожусь все еще на отдыхе, жив и здоров, только ноги мои порой дают знать. Большие пальцы на ногах онемелые, ничего не чувствуют, но зато мороз не переносят и боятся — вот почему я попросил теплые чулки. А у нас легла зима. Лес оделся снежным покровом, елки стоят под шапками хмуро, а ночью в лесу тихо, тихо…Утром встанешь еще затемно и прямо за уборку своего боевого друга — коня. Конь у меня – серая кобылица Румба из азиатский степей, привыкла и ждет. Начнешь ее чистить, а она ласкается, а первый раз кусалась и лягалась, а теперь сдружились. Намоешь, покормишь, а потом сам позавтракаешь, а затем целый день занятия – готовимся к будущим боям, к наступлению.
Как ты знаешь из газет, над Гитлером стягивается петля наших союзников. Скоро на западе будут бить немцев, вот тогда поднапрем и мы и будем гнать этих мерзавцев до самого Берлина. Эх, и дадим же мы им! Отольются им вдовьи слезы!
Скоро год как я выехал из дома, но теперь близится час, когда снова мы увидимся. Приближается конец войны. Правда этот конец будет кровопролитный, но мы победим! Верушка, дорогая моя, как я рад, что дома все здоровы и все благополучно. Жаль Натульку, ну да ничего, она подтянется и в здоровье и в учебе, а в росте ты пишешь, она не только подтянулась, но и переросла! Приедешь – не узнаешь. У меня есть товарищ, так его ребята, в особенности дочка, забросала письмами. А вот мои скупые, ни Борис, ни Натка не пишут, другой раз даже обидно. Хотя бы ты писала почаще, не дожидаясь моих писем. От матери писем скоро не жди, они, вероятно, эвакуировались вглубь Кавказа, а оттуда сообщений почти нет, во всяком случае, частные, гражданские письма не возят. Вот толканем немца, тогда и напишут. Счастлив Саранск, что далеко от фронта и не знает всех ужасов войны.
Спасибо, дорогая, за посылку. С нетерпением жду. Многие из моих товарищей уже получили, они идут к нам аккуратно. Со мной вместе служит зав. базой райпотребсоюза из Зубовой Поляны и мы с ним каждый вечер вспоминаем нашу Мордовию. Послал тебе еще 180 руб., получишь — напиши. Крепко целую ребят…Твой воин /подпись/ 20.11.42г.»
«У нас настоящая зима, снега навьюжило много. Вот уже скоро год, как я в армии. Время утекло много, и как будто совсем недавно, ибо время бежит и бежит… Чем дальше, все больше надежды на скорый разгром врага. Ты уже знаешь, что под Сталинградом, где решалась наша судьба, немецкая армия разгромлена. Фашисты доживают последние дни. Скоро и мы, наверное, начнем давить фашистских гадов. А там, глядишь, к весне и увидимся. Часто вижу во сне, что я возвратился домой. 27.11.42 г.»
«Дорогая моя Верушка! Ждал писем и получил сразу ворох. Вчера получил два: от Володи и твое с припиской Натульки и Вади, а сегодня вдруг неожиданно почтарь принес ещё три письма: твое, Натульки и еще от Вари. Она, между прочим, пишет, что 4-го исполнится год нашему новому племяннику, которого мы еще не видели… Она пишет, что купила для меня табачку, так что скоро я буду получать посылку за посылкой. Спасибо, дорогая, за чулки и перчатки, с нетерпением их жду, думаю, что числа 7-го посылка придет. А Володя чудак пишет, что хотел мне прислать «покушать», да сам обедает в сто львов. Он думает, что у нас плохо с питанием, а мы наоборот питаемся хорошо, и хлеба вполне хватает. Некоторые мои товарищи получили посылки с сухарями! Бедные жены думают, что их мужья недоедают, а мужья сухари скормили лошадям. Вот табачок, это да! Табак мы получаем, но его иногда не хватает.
На днях получил новые валенки, ватные штаны, шапку, меховые рукавицы и твои чулки придут, кстати, и варежки твои с меховыми рукавицами, которые я получил, совсем хорошо, а то руки зябнут, в особенности, когда сидишь на коне. У нас метели, холодный морозный ветер, держишь поводья, а руки стынут.
И так меня застала в армии вторая зима, но теперь как-то радостно на сердце и с жадностью читаем последние известия. Немцев бьют и бьют крепко, скоро будем бить на всех фронтах и тогда окончательно раздавим эту гадину.
Когда ты получишь это письмо я, наверное, буду на передовой позиции, так как на днях выезжаю на передовую снова в бой. Но я спокоен. Натулька поправляется, дрова у тебя есть, тебе правда трудно, но и мне нелегко, да и всем теперь нелегко, но все это переживем и заживем тогда хорошо. Немец, правда, ещё силен, но уже не так страшен. Основные силы его разгромлены, поднажмем и будем гнать. Кони у нас подкормились, свежие, уж ежели поддадим — будем гнать без устали!
Пиши дорогая. На передовой письма будут еще дороже. Когда получу табачок, буду курить свой табак, доморощенный, выращенный тобой!
Почему не напишет Борис, как он готовится в армию. А ты не тужи, пока его призовут, да будут обучать — время пройдет немало, за это время мы немцев разобьем, а ему только достанется подчищать. Я же доволен, что мы вырастили такого сына, смена мне будет надежная и пусть он послужит Родине так, как и его отец, это его еще больше закалит и научит, как жить…До свидания моя дорогая. Пиши. Особенно не горюй. В 1943 году увидимся и еще справим наше сорокалетие жизни и двадцатилетие женитьбы. Будь здорова моя дорогая. Крепко, крепко целую. 03.12.42 г.»
«Дорогая моя Верушка! Сегодня, часа три назад, получил твое письмо, написанное 1 декабря. Посылку пока ещё не получал, но жду со дня на день. Володя прислал мне табачку и кофе и теперь наслаждаюсь его подарком. Меня очень обрадовало…, что вы все здоровы и живете дружно. Ты пишешь, что твои руки все продолжают болеть, а у меня такая же штука с ногами. Весенняя простуда сказалась и ночью коленки ломит. Особенно бывает трудно, когда целый день приходится сидеть на коне, а ночевать в лесу, в снегу под елкой. Ночевать, конечно, условно, потому что спать не приходится, холодно, и, когда вырвешься в свою землянку, рад печке и обнимаешь ее, так бы и поглотил всю теплоту. Правда, нам выдали зимнее, теплое обмундирование, но все же пробыть сутки, другие в снегу на морозе и ветру трудновато, но все же терпимо. Здоровье сравнительно закалилось и кому лес, а нам дом родной, кому снег, а нам перина!
Немецкие самолеты совсем перестали летать, видно, фрицам приходится жарко и самолетов не стало хватать. Немцы теперь жалкие, щупленькие. Скоро, скоро придет им конец, вторую зиму они не переживут, все равно всех передушим!
И так, дорогая моя, жизнь моя проходит по-старому, изменений пока никаких нет. Кругом лес, да снежные поля…Ты пишешь, что Борис читал о Швейке, а у нас есть такой чудак, которого мы прозвали «Швейком». 12.12.42 г.»
«Дорогой мой сынок! Сегодня получил твое письмо, которое я с удовольствием читал…Поздравляю тебя с новым назначением, думаю, что из тебя будет хороший мастер. Добейся, чтобы вся твоя смена и цех были стахановские. Когда мать прислала газетную вырезку, где было напечатано, что ты перевыполняешь нормы в 5 раз, то комиссар полка читал её на собрании и говорил, что дети и отцы наполнены единой целью и стремлением скорей разгромить врага, и ставил тебя в пример другим. И я знаю, что ты оправдаешь мою гордость и на этот раз. Концерты мы так же слушаем, к нам приезжают фронтовые ансамбли. Но бывают концерты почище, как заревет, загрохочет и комья со снегом летят вверх! Часто приходится ездить в разведку, только теперь на конях в лесу трудно — снегу много. А в лесу тетерева летают стаями.. 14.12.42 г.»
«Дорогая моя Верушка! Сегодня я дежурный… Ночь. Коптюшка горит слабым огоньком, коптит ужасно, то и дело приходится чистить нос, очищая его от сажи. Прочел одну книжку, оказалась маленькой, проглотил её залпом, и стало скучно… . И опять поползли мысли одна за другой, длиной вереницей. Раздумался о доме… да дымлю трубкой, разгоняю дрему табачком.
На дворе оттепель. Моросит мелкий-мелкий дождь. Снег сырой, обмяк. Ветер шумит по деревьям и лес наш нахмурился, затаился, как в сказке. В землянке тихо. Только иногда раздается богатырский храп. Это наш Никита Г. повернулся навзничь на спину и выводит храп, как на контрабасе. Он сибиряк, раньше гонял плоты с лесом по сибирским рекам, здоровый и может за один обед съесть три котелка супа. Кто не доедает, все ему отдают – Никита съест!
А вот заворочался Саша Большаков. Его фамилия никак не гармонирует с фигурой. Маленький, щупленький, совсем ребенок. Ему 18 лет, в армию взяли этим летом – в июле, а на вид ему дашь всего лет 14. Голосок тоненький, писклявый, но самый веселый, шустрый и бойкий. По ночам часто бредит и разговаривает своим ивановским говорком на «о». Вот и сейчас сел и начал говорить с мамкой.
А ночь идет … . Длинные стали ночи. На днях выезжали на операцию. Ночь была морозная, ветреная. Выедешь в поле, так и пронизывает тебя насквозь, брр! Холодно! Заехали в лес, в лесу тихо. Ни дороги, ни тропы. Кони идут по колено в снегу. Заночевали в глубине леса, под елкой. Утром, когда рассветало, можно развести костер. Скипятили из снега чайку, закусили хлеб с салом, покормили коней и снова в путь. И вот сейчас, пока сидишь в землянке, радуешься её теплоте, а через день – другой, снова поседлаем коней и опять дня на три плутать по лесным сугробам, да мчаться вскачь или трусить рысцой по проселочным дорогам. Вот такова наша жизнь!
Много о себе сказать сейчас нечего. В серьезных операциях пока не участвуем и живем серой, однообразной жизнью. Как и вы, все мы дышим единой мыслью – скорей бы разгромить врага…
А ночь идет… Какая, черт возьми, длинная ночь, даже есть захотел! Вчера достал чесноку, сейчас буду шамать его с хлебом и брынзой и скипячу себе чаю! Ем сейчас чеснок и вспоминаю Борьку. Ты писала, да и Натулька тоже, что его назначили на медицинское переосвидетельствование (экое слово длинное!), какие результаты напиши…Верушка, дорогая моя, пиши почаще! Привет всем, в том числе и соседям Лычевым. Будь здорова. Твой /подпись/ 15.12.42 г.»
«Дорогой мой сынок! …Очень рад, что ты теперь будешь мастером, работай по-прежнему с полной энергией по-стахановски, помни, что ты не только моя гордость, но о тебе знают все мои сослуживцы. Когда мама прислала газетную вырезку о твоих успехах, то комиссар полка читал эту вырезку на собрании и ставил тебя в пример другим и говорил «Вот какие у нас хорошие дети». Так что ты уж поддержи свой авторитет и мою отцовскую гордость!
Сегодня ехал я по заячьим тропам и на просеке внезапно наткнулся на лису. Большая, пушистая, настоящая лесная красавица. Но это был только миг. Она шарахнулась назад и скрылась в лесной чаще. Сколько здесь дичи. Едешь по лесу, то косой заяц прыснет во все лопатки, а то тетерева поднимутся целыми стаями и полетят, фыркая крыльями. А ты смотришь на них завистливыми глазами охотника и ерзаешь на седле, провожая глазами.
Конь у меня, сынок, на все сто! Добрая попалась кобыленка! Правда, небольшая ростом, но шустрая. Чистых монгольских кровей, степной скакун, может рысью бежать десятки километров, а ежели по полю пустишь галопом, то летит как птица, как сказочная Сивка-Бурка. Когда я её получил, это была настоящая дикарка. Кусалась, фыркала, прижимала со злобой уши и брыкалась задними ногами наотмашь. Однажды так меня потдала под задницу, что я кубарем покатился от неё. Но постепенно стала свыкаться, а теперь совсем сдружились. Только крикнешь – Румба! И она сейчас поднимет голову, насторожит уши и ждет. Когда ее чистишь, она начинает ласкаться и кладет свою морду мне на плечи. Едешь по лесу, по дороге, слезешь, бросишь поводья и она идет сзади как собачка, куда я, туда и она за мной. Но ежели кто подойдет посторонний, не обессудьте, тяпнет за мое почтение! Моя Румба знает меня не только по голосу, но и по запаху. Когда я впервые подошел к ней в новом дубленом полушубке, она зафыркала, недовольно прижала уши и долго меня обнюхивала, и даже норовила укусить, словно желая с меня стащить шубу. А когда я ей крикнул «Румба, что ты, или не узнаешь?», она повеселела и, как бы извиняясь, начала мордой тереться об меня и ласкаться! Вот шельма! Ночью однажды во время похода, я оставил её с товарищами, а сам пошёл… вперед. Она подождала, а потом вырвалась и давай бегать и меня искать. Смотрю, а моя Румба уже около меня и норовит потереться мордой! Вот какая смышленая у меня кобылишка. Ты скажешь, сынок, почему я так много пишу тебе о своей лошади? Ведь она мой боевой друг и вместе мы делим трудные минуты похода и зимние морозы. И если бы я был поэт, то воспел бы мою серую кобылёнку Румбу в стихах.
…Передай мой привет ребятам…Как работают они? Добейся, чтобы и они были так же стахановцы и перевыполняли бы свои нормы.. Будь здоров. Пиши еще. Крепко целую маму и Натульку.
Твой отец . 16.12.42 г.»
«Дорогой мой сынок!…Я по-прежнему жив и здоров. Погода стоит теплая, так что когда выезжаешь на операцию, то не холодно. Борюшка, сколько здесь разной дичи, никто ее не бьёт, и они спокойно бегают и летают по лесу. Едешь по заячьим тропам, смотришь, стая тетеревов поднялась, а вдруг Румба насторожилась, зафыркала, глядь, зайчонка стреконул. Проедешь метров сто – другой. А то выйдет красавица лисичка, посмотрит на тебя, вильнет хвостом и тягу! Одну просьбу твою исполнил и передал привет Румбе, ну, она, конечно, видимо осталась довольна и пнула меня ногой так, что я чуть кубарем не полетел! Она у меня щекотливая и не любит, когда у нее под боком щеткой чешешь. Хотя ее звать Румба, но она часто теперь танцует фокстрот. Отъелась, вот и начнет гарцевать.
Вторую просьбу в отношении «счета», сейчас выполнить пока не могу, так как нахожусь в резерве и с фрицами не сражаемся, а проводим усиленные занятия. Снегов много, коннице трудно. Вот весной, тогда уж мы начнем его гнать и помогать сестре-пехоте. Фрицев, как ты знаешь, теперь поднажали, погромили, но это ведь только начало, а главный удар и наступление впереди….
От тети Вари получил подарок – кисет с крепкой пензенской махоркой, а на кисете надпись вышита «Симе на фронт». Вот сейчас и покуриваю её махорочку и жду свою, где то посылка заплуталась, но все же скоро придёт. Вчера смотрел кино «Парень из нашего города». Как увидел голубятника, так вспомнил тебя, как ты выпускал голубей… Крепко целую. Твой папка. Пиши еще. 03.01.43 г.»
«Дорогая моя, получаешь ли ты от меня деньги, я ведь аккуратно высылаю тебе 180 руб. ежемесячно…Посылаю тебе новую справку на 1943 год, может быть, пригодится для тыловых бюрократов…Ты пишешь, что Холопова пристает продать им книги. Если у тебя нет нужды, то от всякой продажи откажись, а мои книги по истории и тем паче энциклопедии, они мне будут нужны. А ведь я все же думаю по окончании войны еще поработать! …За то, что бережешь мой архив, в особенности спасибо. 05.01.43 г.»
«Сегодня у меня большая радость!…По приказу командира полка меня наградили почетным гвардейским знаком… Радуйтесь ребята, что ваш отец честно выполняет долг перед Родиной и высоко держит знамя сталинской гвардии. Будьте и вы хорошими ребятами и в тылу помогайте Красной Армии всем, чем можете, не щадя своих сил, чтобы скорей разгромить лютого врага… Будьте здоровы, пишите чаще. У нас крепкие установились морозы – 30-35 градусов, но мы хорошо одеты и морозы нам не страшны. 17.01.43 г.»
«Дорогая моя Верушка! Ты, наверно, беспокоишься, что долго от меня нет писем. За это время я переехал на другой фронт и теперь писать часто не смогу… Мы двигаемся по пути отступающей немецкой армии. Фрицы бегут! Кругом валяются десятки разбитых автомашин, орудий, танков и трупы оборванных и одетых в тряпки немецких, а больше венгерских и итальянских солдат. Вот на дороге разбитая кухня. Суп замёрз, фрицы не успели его съесть. Рядом повар с разбитой башкой. Час мести наступил! Близится конец войны. Мы будем бить и преследовать врага до самого Берлина, пока не уничтожим всех фашистов. Немцы бегут и оставляют всю свою технику. И так вперед, только вперед!
Будь здорова моя дорогая! до скорого свидания. Привет всем, всем. Крепко целую ребят. 09.02.42 г.»
«Дорогой мой сынок! Получил твое письмо, но ответить сразу не могу. Время для писем сейчас мало. Для меня наступила снова страдная пора. Мы наступаем. Движемся вперед, преследуя убегающих фрицев, румын, мадьяр, итальянцев и весь этот сброд, который собрали немцы. Многих настегают наши пули и снаряды и они находят себе могилу в снежных сугробах. Тот, кто придет к нам с мечем, от меча и погибнет! Вот уж теперь я выполню твой наказ и буду считать, сколько фрицев перебью до Берлина…
Спасибо вам всем за табак, до сих пор курю из кисета «После боя закури!» 09.02.42 г.»
«Вот уже более двух месяцев как я нахожусь снова на передовой в беспрерывных боях…Война сейчас маневренная и мы то и дело меняем позиции…В течение полутора месяцев я был 16 раз под бомбежкой самолетов, из них раза три под прямой бомбежкой, когда пикирующие самолеты фашистских гадов сыпали бомбы прямо на нас. Однажды они захватили нас в степи, на совершенно открытой местности и некуда было спрятаться. Бомбы летели прямо на меня, но как-то их отнесло метров на 50-60, и я уцелел… Кроме того, приходилось быть раз шесть под обстрелом пулеметов, три раза под огнем танков и раз 10 под огнем минометов. Моего боевого коня Румбу убило подо мной во время разведки. Немецкие автоматчики прострелили ей шею и как ножницами отстригли морду…Бедный мой конь, без морды, весь в крови, вынес меня…и тогда сдох. Добыл второго коня и того ранило осколком снаряда. Наконец, приобрел третьего коня и тот погиб. Во время переправы через реку, лед, пробитый минами, провалился, и я вместе с конем ушёл в воду. Сам кое как выбрался , но коняга потонул, река была глубокая …За эти бои, главным образом за то, что я сохранил свое подразделение и за разведку, меня наградили медалью «За боевые заслуги» и снова приняли в партию. Теперь я опять коммунист! Сейчас здесь весна. Украинское солнце с каждым днем греет все теплее, но только ты, моя дорогая, далеко от меня… 28.03.43 г»
«Дорогая моя! В мае исполнится 20 лет нашей с тобой супружеской жизни, помнишь, как мы мечтали отпраздновать наше двадцатилетие, но, к сожалению, все это приходится отложить. Увидимся, наверное, нескоро…Каждый день думаю о тебе, о ребятах и вообще о Саранске, мечтаю о возвращении. Верушка, если бы ты знала, как хочется видеть тебя. 25.04.43г.»
«Дорогая моя Верушка! Вот уже 5 месяцев как я не получаю от тебя писем. Получаешь ли ты мои письма или нет? Вероятно, и мои письма так же до тебя не доходят потому, что ты прислала запрос, где я нахожусь. Это молчание меня беспокоит, и я не знаю, как вы живете…
Обо мне не беспокойся. После больших зимних боев я сейчас пока на отдыхе в резерве, но скоро, наверное, опять в бой, в решительный бой, которым мы должны окончательно разгромить фашистских гадов. Пиши, дорогая, подробно обо всем, о саранских знакомых. Нет ни одного часа и дня, чтобы я не думал о доме. Все мечты, как бы скорее вернуться домой… Ночами стараешься в памяти восстановить все знакомые улочки в городе, на Кавказской, Советской, наш домик, огород … .
Пиши, дорогая моя, крепко целую ребят. Привет всем, всем. Мой адрес: полевая почта 20726/6 Вернер С. 16.05.43 г.»
«Дорогая моя дочка! На днях получил от мамы письмо и твою приписку. Спасибо, дочка, что ты мне пишешь и не забываешь своего отца. О том, что ты из-за болезни пропустила год учения, не тужи. Это все можно наверстать. Лишь бы поправилась и была бы здорова. Больше помогай маме, ухаживай за своей козочкой и она тебе, Натулька, даст здоровья своим молоком.
Сейчас лето, жара, вспоминаю Саранск, как мы ходили в лес, вечером на речку купаться, а теперь все это кажется каким-то хорошим сном. Хочется вас всех повидать, но проклятая война, навязанная нам фашистами, заставляет терпеливо ожидать лучшего времени. Вот уж когда окончательно добьем немцев, тогда и можно думать о возвращении домой.
Что делает Борис, как проводит время. Работает ли «Детский парк», да и «Пушкинский сад»…Если есть пластинки, то сфотографируйтесь и пришлите мне свои карточки. Те, которые прислали раньше, берегу, но они несколько раз размыкали в воде и поблекли. Но все же приятно смотреть на своих родных. Дорогие мои, как хочется мне вас всех обнять и расцеловать…Натулька, береги свое здоровье. Твой папа. 14.06.43 г.»
«Дорогая моя Верушка! Вчера всю ночь видел тебя во сне. Мне снилось, что я приехал домой, а ты…будто бы вышла замуж. И так это мне было горько! Не знаю, чем навеян этот кошмарный сон, но он мне целый день не дает покоя, и я все думаю о тебе…Уж больно я соскучился, шутка ли полтора года не видимся…Кругом пшеничные поля. Пшеница выколосилась и наливает пухлым зерном. Иду огородом…и сразу опять засверлила мысль о доме… 29.06.43г.»
05.07.43г.
Дорогая моя Верушка!…Живу по-старому неплохо. Моя больная нога начинает подживать. Каждый день по два часа калю ее на солнце и это очень благоприятно подействовало. И так, я почти совсем здоров и готов к новым боям.
Сегодня у нас особенно радостный день. Почти каждую минуту летят на запад стаями наши самолеты и беспрерывно бомбят немецкую нечисть! Наша авиация взяла верх! Месяц тому назад немцы еще летали. Были воздушные бои и их, то есть, немчуру встречали наши соколы и громили. А теперь не видать ни одного немецкого самолета, но зато наши, наших то сколько! Значит, будем бить и крепко бить! Скоро начнутся решающие сражения. Теперь идти в бой легче, ибо чувствуешь за спиной мощную авиацию.
Бориса в армию подготовь как можно лучше. Жаль, что мне не придется его провожать. Крепко целую Натульку! Привет всем! До скорой победы и …до скорого свидания, моя родная Верушка. 05.07.43 г.»
«Дорогая моя Верушка!.. вот мне удалось наконец-то сфотографироваться и получить свой «портрет».. Теперь ты можешь судить, насколько я изменился за время нашей разлуки. То ли постарел, то ли нет. Сравни эту карточку с той, которая у тебя имеется, когда я снимался в военной форме в учебном взводе охраны в 1927г. Тогда я был лишь потолще. Таков твой солдат русской армии! В погонах и с сержантскими лычками! Храни эту фотокарточку, она, можно сказать, единственная и будет для тебя большой памятью в нашей жизни и для ребят также. Натульке давно хотелось посмотреть, какой я, ну вот пусть теперь посмотрит на своего отца–гвардейца.
..Впереди ещё жаркие и решающие бои, в которых мне придется побывать. Когда дойдет до нас очередь, то уж будь уверена — мы, гвардейцы, будем бить и гнать паршивую немецкую сволочь до тех пор, пока не уничтожим всех фашистов!
…Почта теперь наладилась. От меня будете получать письма аккуратно до тех пор, пока не вступим в бой. Если долго не будет писем, значит, я опять нахожусь в боях.
..Если сумеешь послать посылку, как ты пишешь, то будет неплохо, но вряд ли ее примут. Табачок сейчас пока есть…Нам письма беречь нельзя, ни одно не сохранилось. 10.07.43 г.»
«Дорогая моя Верушка! Сегодня получил от тебя письмо. Шло оно ровно месяц. Ты жалуешься, что мало получаешь от меня писем. Это потому, что идут долго. Пока твое письмо шло до меня, ты, наверное, уже получила от меня несколько писем, которые я тебе послал…
Ты пишешь, что все родные дома… и только я один на фронте. Но я не жалуюсь на свою судьбу, а наоборот горжусь, что мне выпала доля защищать Родину от нашествия фашистских варваров… Пребывание в действующей Красной Армии дало мне многое и очень многое! Во-первых, я получил хорошую закалку бойца– фронтовика, научился мужественно переносить трудности и невзгоды, быть хладнокровным, терпеливым и владеть собой в самые трудные минуты боя. Во-вторых, армия возвратила меня в партию, в-третьих, дала возможность завоевать авторитет и получить правительственную награду…
Верушка, дорогая моя, теперь как никогда приближается тот час, когда мы снова будем вместе! Успехи Красной Армии растут с каждым днем. Враг сопротивляется, но безуспешно. Скоро, скоро мы погоним его с нашей родной земли! Да, я горжусь, что мне выпала честь защищать Родину! И я выполняю свой долг, как подобает честному воину, гвардейцу и патриоту! Начальство, и мое непосредственное и высшее, меня уважает, ибо я отдаю все свои знания и способности, веду большую партийно-массовую агитационную работу.
…Крепко, крепко целую тебя с ребятами. Будьте здоровы. 06.08.43 г.»
«Шлю вам привет с широких берегов седого Днепра. Наши войска, успешно продвигаясь вперед, вплотную подошли к Днепру…По ту сторону реки зарылись в землю немцы…Беспрерывно гремят наши пушки, рокочут в небе самолеты. Мы готовимся к штурму этой немецкой твердыни… Когда вы получите это письмо, я или буду лежать в сырой земле, или вместе с другими гнать и гнать дальше на запад немецкую сволочь. Но о смерти я меньше всего думаю. Чувствую, что мы победим… 27.10.43г»
Последнее письмо Серафима Вернера, дошедшее до близких , датировано 30.10.43 г.: «…Больше месяца мы были в наступательных боях, оторвались от почты и не получали писем. Снаружи холодно. Ночью морозы. Мы у себя в блиндаже вырыли в песке печку, и вот сейчас сижу у огня, греюсь, курю свою трубку (табачок здесь на Украине добрый!), перечитываю твое и Борисово письма. Вспоминаю дом и всех вас… Да, моя дорогая, судьба меня пока хранит, а от смерти четыре шага…Бои идут жестокие…Мы перешли Днепр, дерёмся за славный древний Киев…Когда поведу бойцов в атаку, то буду думать о вас…К бою, как говорят, кровь стынет, а выйдешь из боя, сразу же как-то легко. Крепко, крепко целую всех вас».
Через несколько дней, 5 ноября в ходе ожесточенных сражений вражеский снаряд смертельно ранил сержанта Вернера. Его похоронили в братской могиле недалеко от с. Раковка под Киевом.
Его сын Борис, во время войны с 17 лет трудившийся на заводе, где производилась продукция для Красной армии, после победы окончил Одесское мореходное училище. Долгие годы работал диспетчером в порту. Как рассказывала его сестра Наталья, Борис Серафимович вместе с сыном Андреем ездил на братскую могилу, чтобы поклониться отцу и его однополчанам, сложившим голову в ожесточённой схватке с гитлеровскими захватчиками.
Имя С.П. Вернера увековечено в Саранске на мемориальных досках Дома печати и НИИ гуманитарных наук Мордовии среди фамилий погибших фронтовиков журналистов и учёных.
Автор благодарит НИИ гуманитарный наук Мордовии, Музей военного и трудового подвига и Республиканский краеведческий музей им. И.Д. Воронина за помощь в подготовке материала.
