Несколько лет назад НИИ гуманитарных наук при Правительстве РМ выпустил пятитомник «Великая Отечественная война: устная история». Главная ценность этого издания в том, что сотрудники института во главе с доктором исторических наук, профессором В. А. Юрченковым, собрали воспоминания уроженцев и жителей Мордовии, свидетелей трагических событий 1941-1945 гг. Они сражались на фронте и в партизанских отрядах, самоотверженно трудились в тылу во имя Победы, хлебнули голодного сиротского лиха.
Все повествования ведутся от первого лица, многие из них долгие годы хранились в Центральном госархиве РМ и музеях республики, но ранее нигде не публиковались. Читая эти строки, всем сердцем ощущаешь атмосферу военного времени, глубже осознаешь суть героического прошлого, нежели штудируя академические школьные учебники. Жалко, отпечатан пятитомник весьма скромным тиражом. Но с позволения издателей, накануне годовщины Великой Победы мы предлагаем читателям отдельные фрагменты воспоминаний – от первого лица.
Матрена Ивановна Танина, в девичестве Мелешина (18.11.1925, уроженка с. Сивинь ныне Краснослободского района):
— Летом 1941-го мне было 15, самая младшая в семье. Когда по радио на улице сообщили о войне, отец не скрывал слёз: «Ой, всех моих ребят возьмут на фронт, один без жены растил, растил». Он, действительно, в одиночку нас поднимал. У отца от первого брака было 3 сына и 3 дочери. Вторая жена, моя мама, вышла за отца замуж с дочками Ольгой и Марфой. В 1924 году родился брат Николай, в 1925 – я. Но мама тоже скончалась в 1927-ом.
Старших братьев вскоре мобилизовали в армию. Иван служил стрелком, пропал без вести осенью 1942-го, Никита был связистом, тоже погиб в 1942-м. Федор до войны работал учителем в Сивини и учился заочно в Краснослободском педучилище. В армии как образованного его назначили политруком 314-го отдельного батальона связи при 184-й дивизии Литовского национального корпуса, который в июне 1941 г. попал в окружение. Фёдору удалось чудом выбраться из плена, но его освобождение вызвало сомнения у органов НКВД. Позже мы немного узнали о судьбе брата. Некоторое время его держали в Подольском спецлагере, а потом, скорее всего, определили в штрафбат. По официальным документам погиб он в августе 1943 под Смоленском.
17-летнего брата Колю по причине слабого здоровья сначала в армию не взяли, он работал в колхозе. Но в 1942 его тоже отправили сначала в учёбку, потом на фронт. Мы получили от него единственное письмо. И больше никаких сведений.
Ещё до войны в летние каникулы я работала учетчицей в колхозе: замеряла, какую площадь женщины серпами жали, вспахали лошадьми, быками. А в 1942-ом, после смерти отца, пришлось бросить школу, искать, где заработать на хлеб и топливо. Трудоустроилась в ДОК (деревообрабатывающий комбинат). Цех тогда размещался в здании церкви. Там столяры изготавливали лыжи, парты, а мы, девчонки, смолили лыжи, покрывали парты самодельной краской: сажу разводили, не помню с чем, получался черный цвет.
Потом я сама попросила направить меня на заготовку древесины. Лес валили ручной пилой. За старшего к нам приставили старика Ивана Клемашина. Он нам подсказывал, как правильно делать топором зарубки, чтобы дерево упало в нужном направлении, с какой стороны пилить, следил заодно, чтобы никого ненароком не придавило стволом.
Занимались ещё производством спичек в Сивинской промартели. Занятие это рутинное, делали всё вручную, заготавливали липу, на чурбаках ножом накалывали пластинки шириной со спичку. Потом эти пластинки ножом делили на спички, сушили заготовки, обмакивали каждую в серногорючую смесь, ставили кверху головками в специальную дощечку для просушки. Утром расфасовывали их по 50 штук. Параллельно из узеньких, тоненьких дощечек делали «зажигалки»: кисточкой покрывали их другим раствором и тоже оставляли на ночь сушиться.
Кстати, спички тогда считались дефицитом. Деревенские обычно делились теплом в ручном режиме: брали друг у друга горящие угли, в ковше приносили их домой и в печке разводили огонь. После берегли жар, завалив золой и постучав по этой кучке, чтобы угли не перегорели. Когда нужно, раскопаешь, задуешь, положишь щепу, и огонь разгорается.
За работу нам платили немного денег и давали карточки на 400 гр хлеба, который привозили из пекарни, ещё горячий в форме больших круглых ковриг. Продавец нарезал его порциями и взвешивал. Но требовалось ещё суметь его раздобыть, поскольку в магазине образовалась длиннющая очередь, и даже по карточкам хлеб не всем доставался.
Как-то хлеб вообще не завезли. Кладовщик отпустил нам по 4 кг ржи – на месяц. Питались в основном картошкой. Ещё и на фронт отправляли часть выращенного картофеля. Помню, по улице проезжала телега, запряженная лошадью, а народ тащил к возу ведра с клубнями.
Иногда мы сами пекли хлеб: рано весной еще по снегу ходили и собирали почки вербушки, березовые сережки, желуди. Всё это сушили, толкли или мололи на жерновах и, добавив в тертую картошку, замешивали тесто. Если была мука, то добавляли чуть-чуть муки. Есть всегда очень хотелось. А самым сытным блюдом тогда казалась пресная затируха, её готовили косарям в пору заготовки кормов. Насыпали в чашку муку и, добавляя воду, руками её размешивали, чтобы образовались шарики. Потом в кипящую воду или молоко добавляли эту смесь и подсаливали. На огороде, кроме картошки, сажали капусту, морковь, свеклу, редьку, огурцы. В лесу собирали землянику, малину, грибы. В кадушках солили капусту, огурцы, грибы. Когда случался урожайный год, грибы на зиму сушили в печке.
Весной варили щи из щавеля. Кстати травой щавеля и дягеля старались запастись впрок, заготавливали мешками. Места сбора неформально делили на участки. Посторонних на свою территорию не пускали, мол, у вашей улицы есть свой участок, там и собирайте. Чай заваривали на травах, а вместо сахара шли подсушенные ломтики пареной свеклы.
Из речной рыбы готовили уху. Ели ягоды чёрного паслена, сурепку, молодые, сладковатые на вкус, кленовые побеги, и внешне похожую на морковную ботву «матренку», которая росла в болотах. Один сельчанин вместо матренки нечаянно наелся белены, его с трудом спасли.
Про аптечные лекарства во время войны и не вспоминали. Хотя у нас в селе имелся медпункт и свой фельдшер. Но вообще люди частенько за исцелением шли к знахаркам, у них же выпытывали, живы ли ушедшие на фронт близкие. Расплачивались с ними продуктами. От многих болезней лечились подручными средствами. От чесотки фельдшер сам делал мазь: смешивал масло с серой. От платяных вшей избавлялись так: давили насекомых или жарили одежду в горячей бане, потом проветривали на воздухе. Клопов и тараканов морозили. В сильный мороз вся семья уходила из дома к соседям или родственникам. Избу не топили, пока насекомые не подохнут.
Мыло считалось невиданной роскошью. Вместо него использовали щелок из печной золы. Воду таскали из колодца или с речки. Золу заливали водой, размешивали, ждали пока зола осядет. После чего щелочной жидкостью мыли голову, стирали белье. Применяли ещё такой способ отбеливания: грязное сухое бельё складывали в кадушку или в бак, посыпали золой. Ставили посуду на крыльцо, в печке в чугуне кипятили воду и потом заливали белье кипятком. Закрыв бак деревянными кружками, оставляли остывать. Потом стирали и полоскали на речке.
О Победе в мае 1945-го я узнала от соседей. Всё тогда ликовало радостью, омраченной горем потерь. И после войны опять пришлось много трудиться, чтобы поднять разрушенное хозяйство.
Мила МЕЛЬНИКОВА
