Забытый угол
Поводом для написания этого материала послужило событие трагическое. Жительница крохотной деревушки Воротники, затерявшейся в дальнем закоулке Лямбирского района, Нина Владимировна Курбеженкова, семидесяти двух лет, сморщенная временем настолько, что из статной симпатичной превратилась в изношенное, выработавшее человеческий ресурс создание, в один из февральских дней вознамерилась по привычке пойти в Михайловку за снедью. Во время кооперативной торговли даже в этот захолустный край ездили автолавки, снабжая население необходимым для жизни товаром. Теперь же селянам приходится самим заботиться о хлебе насущном. Даже пенсию почтальоны не носят в это захолустье. Сами старики ходят за ней в Михайловку. Ни «скорая помощь», ни пожарная машина, случись что, в эту глухомань не доберутся. А пожары здесь по весне явление частое. Кто-то запалит прошлогоднюю высохшую траву, и стена огня надвигается на деревушку. Тогда старики выходят на околицу и гасят огненный вал подручными средствами.
У местных вошла в обыденность навязанная скудной жизнью необходимость к небезопасному хождению в Михайловку, а кто порезвее — в Протасово, куда из Михайловки недавно перенесли и администрацию сельского поселения. Следовательно, и бумаги выправлять надобность появилась в новом месте. Жителям окружных деревень это перемещение принесло новые хлопоты, поскольку до Протасова нужно подниматься в гору, ибо с западной стороны тянется гряда холмов, окаймляя долину, обжитую населением деревень еще испокон веков.
За хлебом насущным
Нина Владимировна привычно взяла в руку поцепку (от слова «цеплять») и потянула за собой плоское железное корыто, крепко сжав конец веревки в закостенелых руках. До Михайловки верст пять. Сплошь снежная целина, в которой ноги по колено тонут. Зима нынче выдалась снежной. Метели и бураны буйствовали едва ли не ежедневно. Поэтому воротниковцы приловчились выходить из дома по делам с утра, чтобы обернуться к вечеру, до поры, когда наступит на долину февральская мгла. При свете дня холмы служат ориентиром, потому как видны как на ладони. Вот уж показалась Романовка, соседнее село, в стороне Анучино и Жулябино, такие же Богом забытые селения, а через пару верст уже проявились и строения Михайловки, сиротливо прижавшиеся к вековым ветлам.
К полудню Курбеженкова добралась до вожделенного магазина. Продавщица Алсу, привыкшая к дальним посетителям, отложила на потом свой обеденный перерыв и снабдила покупательницу необходимым товаром. К этим старикам из дальних деревень она относилась с нескрываемым чувством жалости, сознавая их мучительный ход по снежному безмолвию, обремененному обилием сугробов.
Едва Нина Владимировна на обратном пути миновала околицу Михайловки, покатилась по полю поземка — тревожная предвестница скорой метели. И действительно, серое небо задернул свинцовый предвестник скорой бури. Женщина ускорила шаги и почти уже добралась до окраины Романовки, упиравшейся в кладбища. Порыв ветра злобно завыл в белой бахроме, завертел складками старенького пальто, бросил в лицо добрую пригоршню снега. Скоро метель захватила в непроглядный плен всю низменность. Буран набирал силу, проявляя свой злобный нрав. «В такую погоду добрый хозяин собаку не выгонит на улицу», — мелькнула в голове старушки скорбная мысль. «Ни зги не видно», — оценивают такую непогодь бывалые люди,-не приведи, Господь, очутиться в такую пору в пути среди свирепой бури, погибнешь почем зря».
Дойдя до романовских кладбищ, женщина обессилела и еле волочила налитые свинцом отяжелевшие ноги. Достала мобильник и набрала номер соседки Тамары Демьяновны Савельевой.
— Тома, совсем я выбилась из сил и не пойму в этой беснующейся коловерти, куда дальше… Встреть меня, не то сгину совсем.
«Выручайте, сил моих больше нет!»
Тамара Демьяновна, проработавшая почтальоном около тридцати лет, как свои пять пальцев знала окрестности всех четырех деревень, притулившихся своими кособокими околицами к полевым просторам. Среди этого унылого пейзажа редко встретишь пожилую ветлу, упиравшуюся костлявыми сучьями в сизое пространство. Запустение обдает этот край своей страшной неотвратимостью.
Савельева, встав на лыжи, привычно заскользила навстречу колючему ветру. Но у романовских кладбищ, где по условию ее должна была ждать Курбеженкова, ее не оказалось. Лишь едва заметные следы, уже знатно припорошенные метелью, указывали направление, в котором двинулась Нина Владимировна. Пошла по следу, но скоро сама выбилась из сил. «Не сгинуть бы и мне в этой бесовской пляске ветра и снега! — мелькнуло в сознании женщины. Телефон Курбеженковой не отвечал, что усилило тревожные чувства. И тогда она набрала номер мобильного соседа Валентина Владимировича Кондратьева:
— Валя, выручай, сил моих больше нет. И Нина не отвечает.
Жестокий рок
Кондратьев спешил, сознавая, что от быстроты его действий зависит жизнь двух женщин. Скоро в свете фонарика (темень и непогода совершенно скрыли видимость) увидел запорошенную фигуру Тамары.
— Нужно звонить участковому, — с тревогой в голосе произнес Валентин Владимирович, — самим не справиться с бедой.
Курбеженкова, совершенно выбившись из сил, в изнеможении легла на снег. Завируха постепенно заметала ее ослабшее тело.
«Не жизнь, а мучительное существование какое-то, — билась в мозгу тревожная мысль. — Как Ромка мой, замерзну здесь. Горе-то какое!..»
Ромка, ее сын, сорокалетний мужик в полном расцвете сил, в прошлом году об эту пору замерз в пути, не совладав со свирепым бураном. Курбеженкова, обеспокоенная долгим отсутствием сына, взяла свое корыто — выручалку и шагнула в снежную пелену искать сына. В полутора верстах наткнулась на холодное тело. Погрузила безжизненную находку на свой примитивный транспорт и потащила по сугробам, утопая по пояс в снежных барханах. Везла долго и все никак не могла осознать горестную потерю. Говорили, что она немного тронулась умом.
— Кто же станет отогревать теплом своей плоти безжизненную ношу? — размышляли в округе.
А она, обессилев, ложилась на недвижное тело, пытаясь возвратить к жизни родную кровиночку. И вот теперь жестокий рок настиг обжигающим холодом саму.
Добрые люди
Меж тем участковый Э.Ф. Ряхмятуллов, оповещенный о беде Кондратьевым, забил тревогу. Позвонил начальнику ММО МВД России «Лямбирский» В. Ежову. И тот живо отреагировал на беду, памятуя о том, что каждая минута дорога. Попросил жителя Лямбиря З.С. Хамидуллова помочь, и тот, не мешкая, погрузил в свою «ГАЗель» снегоход, сел за руль и поехал к Ежову. Хоть и чужая беда, но она выворачивает из глубины человеческой сущности сострадание, заставляет людей с открытым сердцем проникаться общей болью. В такие минуты, как сказал великий поэт, клокочут «Души прекрасные порывы» и движут по пути добра.
На «ГАЗели» смогли добраться только до овражка, на дне которого гремит летней порой звонкий ручей. Местные называют эту речушку Амордой.
— Ты уж теперь, Владимир Николаевич, двигай дальше на снегоходе, — вздохнул Хамидуллов, — может, застанешь ее еще живой.
Ночь уже надвинулась на белоснежную даль. В свете фары Ежов увидел поджидавшего и изрядно продрогшего Кондратьева. Тот показал, в каком направлении необходимо продолжать поиски заблудившейся. Следов не было видно, метель их уже успела укрыть снежным саваном. Чутье оперативника властно вело в молочную мглу по направлению, указанному Кондратьевым. В свете фары на фоне белой скатерти равнины заметил припорошенные метелью следы.
Метров через 200 свет выхватил засыпанную снегом человеческую фигуру, над которой плясали метельные языки. Поднял старушку.
— Милый, ты поклажу-то мою не бросай, — прошептала женщина, крепко вцепившись в веревку, притороченную к корыту.
Дом Курбеженковой — сарай с окнами, перетянутыми полиэтиленом. Из отопления — электроплитка.
— Как же ты, бабушка, живешь в этом безобразии? — удивился Ежов.
— Так и живу, милый, забытая всеми. Только козы да кошки с собаками скрашивают мою сиротскую долю. Если б не вы, лежать бы мне рядом с моим сыночкой Ромкой в сырой земле.
И слезы покатились по изможденным щекам Нины Владимировны.
— А теперь я поживу еще, видно, рано мне с белым светом прощаться, коли выручку нежданную-негаданную мне небеса послали.
«О нас заботы нет!»
— Нам бы хоть раз в месяц зимней порой бульдозер дорогу торил, — горестно вздохнув, промолвила Тамара Демьяновна Савельева. — Однако никто о нас и помнить не желает. А ведь мы люди, не зверье же лесное! И не тревожили бы добрых людей, не рисковали бы они своей жизнью, спасая нас, стариков. Сдается мне, что не последняя эта наша беда на дороге равнодушия и человеческой черствости. В ранешнее время хоть ветками обозначали пути-дороги, чтоб путник не заблудился и не замерз. А ныне о нас и заботы нет, лишние мы на этом празднике жизни.
Требуется большое гражданское мужество, щедрость благородной души, чтоб снарядить свою «ГАЗель», загрузить туда собственный снегоход и, не раздумывая, броситься в буран за десятки верст спасать чью-то совершенно незнакомую жизнь. Эти качества самоотверженной натуры и явили участковый Э.Ф. Ряхмятуллов, житель Лямбиря З.С Хамидуллов и начальник отдела полиции В.Н. Ежов, своим поступком поставившие себя на высокий нравственный пьедестал. При этом долго никто не желал поведать об этом. Скромность, по утверждению классиков, — признак цельной натуры, недюжинного ума и доброй души.
«Каждый поступил бы так же, если у него сострадательное сердце, а не портфель с «деловыми отношениями», — неохотно оценил свои действия Владимир Николаевич.
Савельева, Кондратьева, Яшкова, Акопян и другие.
