Красивое название у села Отрадное Чамзинского района. Но так его нарекли уже в советский период. Похоже, в новом уже названии хотели не только избавиться от неблагозвучного имени Хлыстовка, но и отразить связываемые со светлым будущим надежды на социальные преобразования. Но не Отрадному, а Хлыстовке запомнилась девочка, что давным-давно там жила и стала известным советским поэтом, журналистом и общественным деятелем. Голосом Людмилы Татьяничевой говорило поколение комсомольцев 1930-х гг. – рабфаковцев, участников строек первых пятилеток, которым выпали и испытания войны, послевоенного периода. После выступления Татьяничевой в Англии студенты из Туманного Альбиона написали о ней в сочинениях: «Мы воочию увидели настоящую русскую мать, такой, какой ее себе и представляли».
Рабочая тема, тема родной земли и материнства получили в ее творчестве мощное звучание. Настрой на общенародное мировосприятие и общие ценности, который дал мощный стимул ее военным стихам, получил развитие в послевоенном творчестве. Но в 1946 году в постановлении о журналах «Звезда» и «Ленинград Татьяничеву за сборник «Лирика» обвиняли в «ахматовщине», «безыдейности» и в том, что в ее в стихах слишком много личных переживаний.
{module Реклама от РСЯ в теле статьи, блок № 1}
Людмила Константиновна создала и детскую поэтическую библиотечку из 12 сборников для разного возраста. Рожденная далеко от Урала, она осталась в истории советской и русской литературы как воспевший и прославивший Урал поэт. На ее стихи написал песни композитор М. Чистов: «Ей приснилось, что она Россия», «Ромашки для влюблённых», «Мне бы только суметь», «Дежурная сестра», «Молчание», «Гудки». Их пели Л. Зыкина, В. Толкунова, А. Розум.
Первое стихотворение — на мордовском
С мамой Агриппиной Степановной Люда приехала в Отрадное из Ардатова, где родилась в декабре 1915 года. Переезд состоялся после смерти в 1918 году отца Люды, который был в Ардатове комиссаром. Как и где он погиб, или умер от тифа, об этом ничего не известно. Сын мелкого чиновника, отец познакомился с мамой в Казани, где учился на медфаке университета.
Мама Людмилы стала в Хлыстовке учительствовать, вела дневник и тоже писала стихи. «К сожалению, мне не пришлось прочитать ни одной строки, — напишет уже взрослая Людмила. — Стихи её не сохранились…».
Жили Татьяничевы в здании школы возле церкви. Их комнатенку отделяла от класса дощатая перегородка, и Люда слышала, как мама объясняла ребятишкам урок.
{module Реклама от РСЯ в теле статьи, блок № 2}
По воспоминаниям поэтессы, первое свое стихотворение она написала на мордовском языке и посвятила дню урожая. В Хлыстовке, как и повсюду в мордовских деревнях, сажали тогда много картошки и сеяли коноплю, из семян которой выжимали масло. Вот и именинный пирог для Людочки испекли из ржаной муки на конопляном масле. «Зеленое, душистое, это масло запомнилось на всю жизнь, с ним мы ели пшеничную кашу (кусок круто-сваренной этой каши заменял хлеб), тюрю, или просто макали в масло кусочки хлеба. А в конопляники входила, как в лес, без боязни заблудиться – тропки были отчетливыми, круто утоптанными», — писала она в своих воспоминаниях.
В Хлыстовке жила Фекла-патяй. Старая дева слыла в округе лучшей плакальщицей, и свои плачи сочиняла и репетировала при Люде. «Вои, траурные плачи она обновляла по своему усмотрению, использовала их как канву, украшая узорами своей фантазии…Она сочиняла их вслух, обновляла и дополняла, сообщая им убедительность и взволнованность, вплетала в них действительные имена, события и характеристику из жизни умершего На моих глазах совершалось чудо творчества – и я это понимала, хотя мне было жутко порой слушать эти заунывные, хватающие за душу песни…». А по вечерам, когда мама уходила в школу учить уже взрослых, Фекла Патяй рассказывала жития святых. «Это была наша с Феклой тайна: моя мама ничего не знала об этом… Фекла Патяй очень любила меня, и хотела, чтобы я была здорова и удачлива. Для этого она дарила наговоренные ладанки, а когда я заболевала, то тайком от матери врачевала своими средствами: протаскивала через дугу, поила с уголка, сбрызгивала святой водой».
{module Реклама от РСЯ в теле статьи, блок № 3}
Потребность «говорить в рифму» у Людмилы появилась очень рано, и сейчас можно лишь предположить, что в этом сказалось влияние Феклы -патяй. Уже взрослой поэтесса говорила о себе: «Сколько себя помню — я всегда сочиняла стихи. Они очень часто заменяли мне кулаки: своих обидчиков я воспитывала в частушках…».
«Галя умерла, не поев яблочка»
Фекла-патяй нянчила и младшую сестру Людмилы – Галину, когда мама еще до смерти отца в первый раз приезжала с ней в Хлыстовку учительствовать. «Я оставалась в Ардатове. Росла Галина здоровенькая, беленькая, голубоглазая, очень послушная. Она была любознательная, тихая и терпеливая. Умерла она летом 1921 года в Ардатове от дизентерии. Вся семья переболела дизентерией, болела и я. Перед смертью она попросила яблочко. Пока я бегала в сад, Галя умерла». В памяти Людмилы Константиновны так и остались на всю жизнь маленький гробик в цветах, истаявшее прозрачное личико сестренки и немое отчаяние мамы.
{module Реклама от РСЯ в теле статьи, блок № 4}
«Мама меня не дождалась»
До десятилетнего возраста жила Людмила в Хлыстовке. Деревенское детство закончилось, когда в Казани умерла в больнице мама. До последней минуты ждала, что увидит перед смертью дочку, но умерла за два часа до того, как Люда с родственниками преодолела путь от Хлыстовки до больницы. До Казани мама добралась на своих ногах и с надеждой вернуться домой. Может, и осталась бы жива, но хирург зашил операционную рану вместе с забытым в брюшной полости зажимом. «Был холодный март, ветряный день. По тающему льду мы с тетей проводили, нет, отвезли ее одинокий гроб на широких розвальнях. Втроем — я, тетя да старый возница, татарин. Похоронили маму на Казанском кладбище. Могилка — мерзлая рыжая глина. Ни креста, ни звездочки над головой. Только березка — кривенькая, должно быть, кривоножка. Повязала ее шарфиком — для памяти, чтобы по этой заметке найти потом мамину могилку. Возница: «Зачем шарфик? Птица его унесет, ветер сорвет… Лучше зарубку сделаем. Вот, смотри… Запомнила?». Уткнул шарфиком горло, похлопал по плечу…«Нишаво… Живи, давай… Добрых людей шибко много…».
А через десятилетия, возвратившись на это место, она долго искала, но так и не смогла найти могилку самого дорогого человека.
{module Реклама от РСЯ в теле статьи, блок № 5}
Ее боготворил Бажов
Из Казани поехала она в Свердловск к родственникам Кожевниковым, у которых не было своих детей. Константин Рафаилович преподавал в институте физику. Страстный охотник, он делился с приемной дочерью своими знаниями и наблюдениями, учил понимать живую душу природы. Его жена Мария Александровна преподавала русский язык и литературу и поощряла увлечение Людмилы поэзией.
Поступив в третий класс школы первой ступени, Люда училась с сыном автора уральских сказов Алешей Бажовым. В Свердловске состоялось и ее знакомство с самим Павлом Бажовым: «Окна одноэтажного дома, в котором жила семья Бажовых, были широко открыты. В одном из них я увидела удивительное лицо сказочного старика. Впрочем, глаза его светились удивительно молодо — открытые, горячие, с доброй лукавинкой. А стариком он показался потому, что лицо его пряталось в широкой волнистой бороде, какой я ни разу ни у кого не видела». За ее гордую осанку и роскошные волосы Павел Петрович называл Людмилу Константиновну «хозяйкой Магнит-горы». А когда она впервые прочитала Бажову свои стихи, тот улыбнулся и сказал: «Есть в тебе, Людочка, живой огонек, а стишки твои похвалить не могу… Только ты не горюй и не гаси в себе первые искорки…». И дал советы, которые очень пригодились.
{module Реклама от РСЯ в теле статьи, блок № 6}
Окончив семилетку, в 1932 году пошла работать токарем на завод. Потом было заочное отделение в Уральском институте цветных металлов и золота, но в 1934 году, прервав учебу, приехала на строительство Магнитки. Кадровик, словно чудесным образом заглянув в будущее Татьяничевой, вопреки ее большому нежеланию направил Людмилу не на стройку, а в редакцию газеты «Магнитогорский рабочий». Начинающую журналистку в знаменитом 112-м «писательском» бараке приютила семья поэта Михаила Люгарина. В крошечной комнате жили пять человек, спать приходилось на полу, постелив вместо простыней газеты. Позже она так написала об этом своем жилище: «Там чуть не каждый мой сосед//Был журналист или поэт».
Мордовка Пелагея Гавриловна
Есть стихотворения, которые при первом прочтении западают в душу. Для меня в творчестве Л.К. Татьяничевой это «Мадонна», «Гордым легче – гордые не плачут», «Бабка моя, Пелагея Гавриловна». Недавно сделал для себя открытие, узнав, что у стихотворения о Пелагее Гавриловне — «мордовские корни»:
«Бабка моя,
Пелагея Гавриловна,
Хлеб выпекать была мастерица.
Почтительно с ним говорила она:
— Батюшка,
В печку изволь садиться!
Метали руки ее проворные
Большие ковриги,
Почти пудовые.
Как я любила горбушки
Черные,
За пряники их почитала
Медовые!
Согнули в дугу работящую спину
Работа ломучая,
Вдовья недоля.
Но бабка свою не кляла судьбину:
— Детей подняла.
Чего ж еще боле!
Вовек даровой не едала корки.
Свой хлеб-то сытней, —
Говорила она.
Жизнью горжусь твоей,
Гордой и горькой,
Бабушка,
Свет – Пелагея Гавриловна!
Пелагея Гавриловна Ермолаева (Андрейчева) – жена деда Людмилы Татьяничевой, проживала в Ардатове. Муж еебыл сапожником, умер от скоротечной чахотки после того, как провалился в полынью. Чтобы поднять пятерых детей, занималась выпечкой хлеба на продажу и сдавала дом и двор на постой. Раз в неделю, в базарные дни, вспоминала о бабушке Татьяничева, приезжали домой к Пелагее Гавриловне за 12 км от Ардатова жители из мордовской деревни Низовка: человек по 25 на 10-12 лошадях. «В эти дни в доме было так тесно, что спали и под кроватью. Бабушка поила всех чаем из большого самовара. А за постой они платили ей по 2 меры ржи и картошки за год с каждого двора. Бабушка ездила сама собирать «хлеб». Там ей давали лошадь. Домой привозила полный воз. Кроме картошки и ржи, еще морковь и шерсть — это за приветливость. На постой приезжали в лаптях осенью и весной, грязи в доме было по колено. Бабушка стала печь хлеба. Ночью печет (по три пуда), а утром на базар, только раз в неделю — по четвергам. А черный хлеб пекла ежедневно, приходили домой покупать. Белый хлеб — 3 коп., а черный — 2 коп. фунт. Были весы с белыми лужеными тарелочками. Хлебы были хорошие — большие караваи. В хлебных корзинах носила бабушка их на себе. Дети помогали. Надорвалась на тяжелой работе и начала горбиться, к глубокой старости спина согнулась коромыслом. Легко ли ей было по ночам вымешивать трехпудовые квашни? Зимой держала учащихся на квартире — нахлебников. 5 рублей в месяц со стола. И стирала на них».
В Отрадном Татьяничеву не забывают
Давно уже нет в Отрадном старой школы и той самой церкви. Но в селе помнят о знаменитой своей односельчанке, и в этом заслуга учительницы эрзянского языка и литературы Татьяны Николаевны Калеевой. В день рождения поэтессы в школьном музее каждый год проходит посвященное ей внеклассное мероприятие. В музее есть и экспозиция по творчеству Л.К. Татьяничевой, в ней особое место занимают письма ее сына Юрия Смелянского. В одном он приводит отрывок из письма матери Носикову из г. Саранска: «Рада, что стихотворение «Мордовская речь» вас заинтересовало. Возникло оно не случайно. Я родилась в г. Ардатове и до 10 лет жила в Мордовии. Моя мама учительствовала в Хлыстовке (ныне Отрадное Чамзинского района). Преподавание в те годы велось на русском языке, но мордовская речь, ее живая музыка запомнились мне отчетливо».
В Отрадненской школе под руководством Т.Н. Калеевой пишут и исследовательские работы о жизни и творчестве поэтессы. В 2018 году школа стала лауреатом международной литературной премии им. Л.К. Татьяничевой.
Валентин ПИНЯЕВ
