О неординарности Федота Сычкова ценители изобразительного искусства узнали ещё в годы его учёбы в Высшем художественном училище живописи, ваяния и архитектуры при Академии художеств. Кочелаевский самородок отличался творческой неутомимостью и фантастическим трудолюбием. Одними занятиями в мастерской не ограничивался. Как только выпадала возможность, брал чемоданчик с красками и отправлялся за город на этюды. Кроме того, в Питере, чтобы заработать совсем не лишнюю «копеечку», писал заказные портреты. На каникулах в родном Кочелаеве с той же неутомимостью писал сельские пейзажи, натюрморты, портреты мамы, сестёр…
Причем «народная тематика» на рубеже XIX-XX веков вдруг оказалась весьма востребована. Понятно, купить сами картины мог себе позволить не каждый. Зато широкой популярностью пользовались художественные открытки. К примеру, сколотившее на этом весьма доходный бизнес петербургское издательство «Ришар» активно тиражировало репродукции «крестьянских» произведений Сычкова. Надо полагать, автор тоже получал гонорар, пусть и не великий, тем не менее, позволявший надеяться на то, что талант может не только радовать окружающих, но и прокормить. А те открытки сыграли значимую роль. Именно они сохранили изображения большого количества ранних Сычковских работ, о судьбе которых теперь практически ничего неизвестно.
Серебряная медаль – за сельскую учительницу
Постоянные «подработки» оказались для Сычкова отличным профессиональным тренингом. Не случайно в 1905 г. его «Мяльщицы льна» были отмечены премией имени Куинджи, позже не менее престижные отечественные награды художник получил за картины «Дети на катке», «Возвращение с ярмарки», «Деревенская свадьба», «Возвращение с сенокоса», «После дождя» и «Летом в деревне». За «Трудный переход» в 1911 году Сычкову вручили премию на Международной выставке в Риме, за картину «Учительница у себя дома» — большую серебряную медаль на Международной выставке в Сент-Луисе (США, 1917).
В 1908 году, совершая вместе с супругой вояж по Европе, Федот Васильевич посетил культурные центры Старого света. И там он тоже продолжал неустанно трудиться, написал серию пейзажей. К слову, часть этих работ теперь демонстрируется в экспозиции саранского Музея им. Эрьзи. А в республиканском госархиве есть письмо от ленинградского публициста Семена Полтавского, присланное в сентябре 1956-го уже народному художнику Сычкову.
Полтавский вспоминает, что виделся с Федотом Васильевичем на Капри: «Я тогда учился в неаполитанском университете. Мы ходили по берегу…Вернувшись в Россию, часто вспоминал эти встречи, т.к. в журналах («Нива» и др.) видел репродукции Ваших картин…». Кстати, в то же время на Капри жил опальный Максим Горький и Сычков, несмотря на мытарства хранивший свои ранние этюды, всю жизнь намеревался написать портрет «буревестника революции». Однако воплотить этот замысел так и не сумел. И вообще «отношения» с «вождями» у Сычкова почему-то не складывались.
«Я потерял всё, моя мастерская разграблена»
Художник не скрывал, но и не афишировал, что заказные портреты в Питере приносили неплохой достаток. Но грянувшие в 1917 году революционные события лишили живописца всего, что было нажито многолетними и нелегкими трудами. В своих письмах друзьям Сычков признавался, что его питерскую мастерскую и квартиру на Малом проспекте Васильевского острова буквально разгромили и разграбили. Многие картины бесследно исчезли, оставшись лишь в репродукциях на открытках, выпущенных до революции, газетах и журналах тех времен.
Питерские художники из близкого окружения Сычкова даже те, кто позже мигрировал из России, поначалу активно сотрудничали с большевиками: участвовали в митингах и собраниях, оформляли улицы и площади в духе «революционного искусства». К примеру, ещё один ученик Репина, Исаак Бродский как раз прославился портретами большевистских лидеров и живописью на революционную тематику (наверняка, все по школьным учебникам истории знают написанный им портрет Ленин в Смольном и «Расстрел 26 бакинских комиссаров»). И такое творчество обеспечило ему весомый авторитет и место на культурном Олимпе молодого государства. Впрочем, надо отдать должное, Исаак Израилевич внес немалый вклад в реорганизацию отечественного художественного образования, в 1930 годы возглавлял Всероссийскую Академию художеств и сыграл важную роль в судьбе Сычкова.
Революционные заказы
Оказавшийся разоренным, лишившись заказчиков и средств к существованию, Федот Васильевич с женой спешно едет из голодного Питера в родное Кочелаево. Хотя в деревне приличной крыши над головой у него не было, только больная мать и младшая сестра Екатерина. Художник с супругой ютились в единственной комнатке, лишь позже пристроил мастерскую.
Питерский приятель Сычкова, ещё один любимый ученик Репина, Константин Вещилов, покинувший революционную столицу следом за Федотом, судя по всему, обладал не только даром живописца, но и, как бы сейчас сказали, продюсерским талантом. Быстро поняв, что в кочелаевской глубинке художникам заработок не светит, Вещилов переманил Сычкова в соседний город Наровчат. Там уже имелся театр, и художники занимались оформлением спектаклей, за что им выдавали гонорары деньгами, продуктами или вещами. Предприимчивый Вещилов, вскоре женившийся на родственнице Лидии Сычковой, умудрялся находить актуальные заказы и в глубинке. На пару с Федотом они оформляли агитационными плакатами улицы и железнодорожную станцию Арапово (теперь Ковылкино).
20 июня 1919 года газета Наровчатского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов «Плуг и молот» сообщила о первой выставке картин. В информации приводится лестный отзыв о картинах «местного живописца Сычкова»: «Выставка имеет живой интерес в публике, тем более что художник Вещилов знает объяснение картин Сычкова…, рассказав вкратце биографию художника Сычкова…».
Не соблазнился Парижем
Судя по письмам, дружба художников продолжалась долгие десятилетия и после эмиграции Вещилова в Европу, а затем в США. Константин Александрович умевший находить выгодные заработки, старался хоть чем-то помочь Сычкову. На родине «деревенские» картины Федота Васильевича не покупали, а Вещилов выставлял их во французских салонах, где они пользовались спросом. О вырученных средствах подробно отчитывался, присылая Сычковым продукты, краски.
«Когда ждать тебя? Безумно буду рад обнять тебя и приголубить старого друга. Я послал посылку на твое имя большую — мука 6 кило, сахару — 2 кило, 125 гр. чаю и масло растительное». «Если нужны краски или какие-либо материалы, то пиши», — постоянно напоминал Вещилов. «Получил твое письмо, где ты пишешь, что получил 47 флаконов красок и что ты ими доволен. Я рад тоже, что они дошли благополучно. Ибо художнику без красок прямо смерть. Твои сомнения, что выйдет ли у тебя декоративно, что ты боишься и прочее…На это я тебе отвечу: «Ты мастер, каких мало! Ты научен и переучен», — уверял обосновавшийся в Париже Вещилов и настоятельно звавший Сычкова к себе.
Да, позже советские искусствоведы и журналисты восторженно заверяли, что новое время обогатило сычковское творчество тематикой счастливого колхозного труда. Но сетовали: этот период был для художника малоплодотворным. И ни слово про то, где в деревне найти элементарно краски? Уж не говоря о давлении со стороны местного сельского начальства, которое требовало от 60-летнего художника, чтобы тот вступил в колхоз, пахал поля, пас скот, рыл колодцы, возил корма и т.д. В противном случае, угрожали «ссылкой на Север».
«Значит: ты должен покинуть Кочелаево, — отвечал Сычкову из Парижа Вещалов в феврале 1930 и настойчиво звал приятеля во Францию, обещая посодействовать с заказами. — Думаю, что ты просуществуешь с тётей Лидой на портреты, которые придется писать. Конечно, это на первое время (головок без рук, без ног ты должен сделать 3 штуки в месяц). 1500 франков довольно на двоих с квартирой, хорошей жизнью, с Мулен-Руж и кинематографом… Хлопочи (об отъезде). Как у тебя будет все готово, я вышлю визу. Нужно взять с собой все картины и этюды, репродукции, серебро, одежду, белье. Зимнего пальто не надо».
К слову, Федот Васильевич с Лидией дважды навещали родственников Вещиловых во Франции. Но переселиться на чужбину Сычков так и не решился. Он трезво сознавал: расстаться с родиной, даже если тут несладко, не сможет. Как уже не сможет дышать без кочелаевских пейзажей, без Мокши, без очаровательных сельских натурщиц — соседских девчонок.
Мила МЕЛЬНИКОВА
